Мир пяти измерений.

7:08, 16 апреля, 2006 год, степь рядом со станцией Янов.

Мелкий дождь, ветер, сплошная облачность, редколесье, недалеко видны крыши частных домиков.

Прохладный ветер в купе с моросящим дождем иногда действуют лучше любого стимулирующего средства (хотя это утверждение можно оспорить).

Солдат, лежавший плашмя спиной на холодной коричневой перепаханной земле резко поднял голову вверх, перевернулся на бок, и вновь, ощущая покалывание, боль и слабость, упал ничком. Силы, память и разум постепенно возвращались, отходили болевшие голова, правая рука и ноги.

В метрах десяти блестела зеленая полянка – островок среди перепаханной земли. Над посёлком поднимались высокие стволы клёнов. Внешне селение казалось безжизненным. Жалко скрипела открытая калитка, поворачиваясь на старых, немазаных петлях, и её скрип долетал даже в поле.

Пелена плавно сползала с глаз Самсонова, движения и дыхание становились более уверенными и ритмичными, боль постепенно утихала, прячась в отдаленные закутки мозга, чтобы потом предательски опять выйти на свет.

Михаил смотрел в небо. Зрение стало чётким, вернулся слух и обоняние. Слышался только шум ветра и дождя, запахи земли и свежей травы, не сбросившей росу, приятно волновали и одновременно успокаивали.

И больше ничего. Ничего…

Словно ты один на далёкой планете, затерянной в космосе, вдали от транспортных трасс…

Тело находилось в расслабленном состоянии. Хотелось спать.

Но сырость и влага, ощущение холода, заставили Михаила опереться на руки и сесть. Все эти движения он проделал с большой осторожностью. При каждом лишнем повороте, взмахе, возвращалась ноющая боль. В горле было сухо, першило.

Он молчал несколько минут, глубоко вздохнул и плюнул на борозду. Солдат второй раз огляделся вокруг. Окружающий пейзаж производил на любого “искусствоведа” тяжелое впечатление, сродни ощущениям после хорошего праздника с обильными возлияниями.

“Никак живой. Вывихов, переломом и сотрясений не наблюдается. И как это я из вертолёта выбрался?! Не помню. Упал. А дальше – темнота.

Остальные возможно погибли. Тогда кто притащил меня сюда? Не свои же. Вот и говорят, что чудеса не случаются в мире. Благодаря неизвестной случайности и я сейчас жив.

А что же случилось в вертолёте?! Кто знает? Ладно, пора осмотреться и двигать дальше. А то с радикулитом сейчас познакомиться – лёгкое дело! Я и так уже пару часиков здесь загораю. Удивительно, как только не загнулся сам!

Да, ужасно интересно, какой благодетель обо мне позаботился – вещи-то мои и оружие рядом лежат!

Но не стоит тут шутить и язвить. Видно, не к шутке дело”.

Самсонов привстал и сделал пару шагов к ранцу и оружию. Надел рюкзак, закинул за спину ВСС, взял в руку Форт-12, снял с предохранителя, передернул затвор и неспешно пошел к поселку. Абсолютно всё снаряжение было в отличном состоянии, даже не поцарапалось, как - будто и не было аварии с Ми-6. На ходу Михаил равномерно распределил нагрузку, передвинул противогаз поближе к руке и расстегнул ножны.

Пройдя метров сто пятнадцать в сторону поселка, он внезапно ощутил леденящий холод, пробежавший по спине. Воздух в двух метрах от солдата призрачно вибрировал и превращался в более плотный и упругий газ. Самсонов спрятал пистолет в кобуру, вынул нож и вытянул руку с ним перед собой.

Шаг. Другой. Третий. Колеблющийся пар уже в метре от лица.

Нож, плавно разрезая неизвестную субстанцию, легко прошел сквозь неё и тут же покрылся слоем инея. Михаил резко отдернул кисть назад. Лезвие штык – ножа буквально рассыпалось на глазах. Трещины пошли параллельно, начиная с кончика, к кожаной ручке и остановились только у импровизированной гарды. Клинок надломился и раскололся на четыре крупные части и множество мелких. Эти осколки, со звоном, которое издает разбитое стекло, раскатились по земле. От неожиданности пехотинец отступил на несколько шагов назад.

“Это как же? Что это за материя?! Как в фильмах фантастических. Лезвие из специального сплава, сталь пробить может и царапины не будет! Здесь же за пару секунд развалилось, как стеклянное. Куда я попал?!

Да, становится довольно горячо. Метров сто прошел, и уже ножа нет. Надо бы отсюда выбираться, и чем быстрее, тем лучше. Области, подобные вот этой, наверняка ещё существуют. Вот как их заблаговременно определять? Двигать надо к селу, там со всем разберемся. Не один же я выжил?”

Михаил отошёл метров тридцать вправо и короткими перебежками побежал к деревне, останавливаясь около одиночных валунов и небольших рощиц, чтобы отдышаться и осмотреться. Рука постоянно покоилась на кобуре. Поселок стремительно приближался, открытые ставни громко хлопали по рамам, завыла собака. Стая галок вспорхнула и медленно поплыла над крышами. Черные окна, открытые двери, пустые улицы, грузовик на дороге, сияющий разбитыми фарами, просевшие крыши, поваленные заборы. Картина полнейшего запустения и развала, не нарушаемая ничем.

Самсонов порядком устал от бега и на мгновение остановился. Гулко и быстро стучало сердце, нарушился пульс, в голове крутились мысли, ответы и вопросы, которых пока что было больше. Стук сердца отдавал в голову, которая нещадно болела, и, казалось, весила сотни тонн. До поселка оставалось приблизительно восемьдесят метров.

Далее Михаил решил двигаться только по-пластунски. Он полз, всем телом прижимаясь к пашне. Медленно, но верно, сокращалось расстояние.

Солдату была до глубины души мерзко и противно месить эту сырую, мягкую почву, к тому же, одежда начала промокать. Но как же иначе? Кто знает, что ждет одинокого человека в этом мире пустоты и безмолвия?

Пехотинец ещё раз оглядел селение. В глаза бросался старый, большой, ржавый и покореженный указатель, к которому были приварены когда-то шесть букв. Теперь одна отвалилась, а остальные каким-то чудом едва держались на листе железа. “Ст. Ян_в”.

“Странно, где-то я уже слышал это название. То ли в школе, то ли по телевизору. А вспомнить надо!”

Лежа на влажной земле, ефрейтор задумался на несколько минут.

“Черт, это же станция рядом с городом Припятью, где расположена Чернобыльская АЭС, точнее её руины! И до неё километра четыре, не больше! Точно, бывают в жизни черные дни. Где же пластиковый дозиметр?!”

Рука судорожно, автоматически потянулась к нагрудному карману, где лежала карточка. Поверхность карты слегка алела.

“Не ужели пронесло?! Шприц-то хоть при мне? Да, он на месте. Впредь осмотрительнее быть придется. Не лишнее и на дозиметр пару раз взглянуть”.

Михаил привстал и неторопливо пошел к ближайшему дому на окраине, пригибаясь и осматривая местность. На дороге, проходившей параллельно дому и уходящей к центру станции, лежали два поваленных деревянных столба телефонной связи. Вероятно, их опоры сгнили под влиянием времени, дождей и ветров. Также дорогу перегораживал гусеничный трактор, тяжелый Т 125.

Во многих окнах не было стекол, крыши половины домов провалились. Пара коттеджей рухнула, у одной избушки вместо стены зияла дыра. Клубы песчаной пыли взметались в небо. Дул лёгкий, освежающий ветер. Начали покрываться листвой деревья и кустарники. Поразительная тишина, подобно затишью перед бурей, овладели кварталом (домами, находящимися с обеих сторон дороги). Станция была небольшой и находилась в километре от города атомщиков, но большинство строений были одноэтажными. Рядом с заборами, которые в некоторых местах до сих пор сохранились, лежали груды различного хлама и мусора – сгнившие доски, куски металлолома, старые шины, побитые телевизоры, куски брезента. Одиноко краснела колонка с водой. Впереди, у депо, поднимался столб дыма.

Самсонов прошел через дыру в деревянном заборе во внутренний двор крайнего участка. Слева от Михаила находились старые дощатые ворота, теперь отсыревшие, гнилые, обожженные и поломанные. Лет двадцать назад, они, вероятно, были покрашены в зеленый цвет. Слева, как низкая черепаха, лежал гараж из белого кирпича. Он был чрезвычайно низким, маленьким, с обвалившимся потолком. Металлические ворота лежали рядом, как будто вынесенные взрывом. Внутри самого гаража невозможно было ориентироваться – тотальный разгром – куски битого кирпича и комья земли, упавший деревянный шкаф, развалившийся верстак, на полу канистры, шины, гвозди, инструменты, палки. Покосившаяся поленница, несколько поленьев валяются на земле, разбитый шифер. Далее – калитка в огород и хозяйственные постройки. А прямо – старый, белый дом с множеством окон. Дверь отворена, её загораживает упавшая радиоантенна, покрытая рыхлым желто-коричневым налётом, напоминающим трухлявые грибы-паразиты. Крыльца и пристроек нет.

Ефрейтор двигается к дому.

Михаил решил не трогать и не убирать с пути странную антенну, и, приметив окно без стекол, с остатками рамы, забрался в него. Помещение походило на спальню. Три матраца на полу, ковер на стене, трюмо без одной ножки, маленькая тумбочка и четыре одноместные пружинные кровати. На подоконнике, у другого окна стоит белая, фарфоровая ваза, покрывшаяся пылью, с легким зеленоватым оттенком, почти прозрачным, появившемся, наверно, от старости. Вода с ней давно испарилась, и лишь засушенные три стебелька растения, которое невозможно опознать, говорят, что когда-то в вазе цвел пышный (а может и наоборот) букет. От люстры остался один патрон и провод, выключатель разбит и выдран из стены, весит на одном шурупе. Зеркала разбиты, на деревянном полу в хаотичном порядке рассыпаны бусины, куски материи, бывшие одеждой, стеклянные бутылки и флаконы для парфюмерии, остатки от газет и журналов.

Раздается едва слышный шорох и тяжелые хрипы…

Пехотинец мгновенно вытащил “Форт”, прижался к опорной балке и затих.

“Спокойно, спокойно, осторожней. Кто там? На человека и домашних животных не особо похоже. Спокойно, оценить ситуацию. Резкий рывок, вскидываю руку и стреляю. Не пойдет. Подкрасться надо, а потом и палить, если что. Хотя, лучше б без выстрелов”.

Солдат сделал несколько шагов по направлению к двери, которая вела в коридор (из коридора, налево, открывалась дверь в большую комнату, откуда и доносились шорохи). Он старался двигаться как можно тише, выбирая место опоры для каждой ступни. Внезапно шорохи стихли. Самсонов миновал коридор и боязливо заглянул в зал. Сердце резко и сильно стучало, испарина покрыла лоб, волосы намокли, липкий, парализующий, вечный страх человека перед будущим и нереальным охватил его. Ужас возник, чтобы парализовать волю, прекратить сопротивление разума судьбе и убрать инициативу, превратить ефрейтора в пассивную игрушку обстоятельств.

У стола, расположенного рядом с окном, смотрящим в сад, на корточках сидел человек. Подросток, лет четырнадцати, одетый в черную старую кожаную куртку, в синем спортивном трико, черных кроссовках. Его лицо было совершенно бесстрастно – серые, мутные глаза, глядевшие на Михаила, бледные губы, белая кожа лица, грязные каштановые волосы. Ощущение нереальности, лжи, неправдоподобия, страшной игры постигло пехотинца. Мальчишка пронзительно, внимательно, не мигая, оглядывал Самсонова, как будто контролируемый из вне. Он потерял личность, характер, чувства, голос и, похоже, помешался, а также сильно деградировал.

“Сколько же времени он провел здесь? День, два? Что с ним случилось?”

Человек разумный и его жалкое подобие. Они молча ждали. Чего? Ефрейтор не знал.

Паренёк неожиданно поднялся, и, полусогнувшись, вытянув руки, пошел к пехотинцу, явно не с добрыми намерениями. Самсонов поднял руку и спустил курок. Прогремел выстрел. Пуля, рассекая воздух, попала зомби в горло. Тело дернулось, упало, затем вновь открыло глаза и поползло к военному. Михаил снова нажал на спусковой крючок. Вторая пуля попала в голову существу. Оно застыло на полу. Конвульсивно дернулось и начало подниматься. Солдат, не сдержавшись, расстрелял обойму в тварь. Труп осел на доски, дернулся и затих.

По садовой тропинке шли еще два живых мертвеца. Пехотинец увидел их через окно. Михаил побежал в спальную комнату, выпрыгнул в окно, добежал до забора, перекинул одну ногу через него и, с горем пополам, перевалился через ограждение на другую сторону, ударившись плечом при падении – отделался к счастью одним или несколькими синяками.

Ефрейтор рванулся в сторону и ринулся вдоль дороги. Споткнулся, упал. Вновь поднялся.

Михаил с опаской посмотрел вокруг. Недалеко, в метрах десяти, среди высокой травы виднелась прогалина.

Самсонов осторожно подошел к этому месту. В рыхлой серой земле чернело отверстие канализационного люка. Солдат осветил фонариком колодец.

Ничего особенного. Сырое бетонное дно с маленькими лужицами, трубы водопровода, прикрепленные к стенкам, кабели связи и электроэнергии, стальная лестница ведёт вниз.

Пехотинец по лестнице спустился вниз, вынул пистолет. Прямо уходил узкий, не более полуметра в ширину, туннель, стены которого были сложены в годах, примерно пятидесятых, из битого красного кирпича. Луч фонаря пробил сырую вечную мглу и выхватил труп человека, лежащего на бетонном полу в согнутой позе. Тишина и равномерные звуки от падающих в лужицы капель дописывали мрачную обстановку. Самсонов вошёл в туннель. Тело мужчины, распластанное, мокрое, представляло зрелище не для слабонервных. Будто изъеденное кислотой, в порванном отрепье, синее и раздувшееся. Странное дело, но нигде не было и намека на трупных червей.

“И сколько он уже здесь кукует? Месяц, неделю, год?! Кто он вообще, кем был и как оказался в туннеле?! Одни вопросы… Сюда ведь добровольно ни одна падла не залезет!”

Михаил поднялся с корточек, и, пригибаясь под низко висящими проводами, осторожной поступью двинул дальше. Вскоре луч света уперся в стену из кирпича.

“Похоже тупик. Нет, тут что-то не то. Провода-то проложены сквозь стенку. Значит, проход замуровали давно. А если проверить, как держится кирпич?!”

Ефрейтор подошёл к стене и ударил сапогом по преграде. Треснула пара блоков. Удар. Ёще один. Третий.

Стенка накренилась и рухнула в противоположенную сторону, выдавая свое допотопное происхождение и “старания” строителей. В метрах трех от груды старых кирпичей вырисовывался силуэт стальной ржавой двери коричневатого цвета. Солдат подошёл к двери. Отпер. Свет карманного фонарика заполнил каморку.

Старый стальной стол, деревянный топчан, железные шкафы в дальнем углу, мотки проводов, трубы разных диаметров, прикрепленные к стенам, винтили, патрон для лампочки, электрощиты. Всё это хозяйство занимало около девяти квадратных метров, одним выражением – подземная щитовая.

По панельным стенам на пол стекали капли конденсата, застоявшийся воздух тяжело давил на легкие. Никого. Тихо. Неуютно. Дверь со стальным запором изнутри. Зачем он здесь нужен – непонятно.

Михаил, оглядев топчан, почувствовал резкий приступ усталости. Не в силах сопротивляться уставшему мозгу, задвинул запор, поставил в угол ВСС, и завалился на лежанку. Через минуту Самсонов спал тяжелым, беспокойным сном…

Здесь умирает надежда…

10:07, 16 апреля, 2006 год, лес рядом с деревней Буряковка.

Низкая облачность, сплошной туман, медленный освежающий ветер, вокруг гигантские корабельные сосны, кустарники, под ногами покров из хвои и перегноя.

Красное облако забвения начало отпускать усопшее сознание. На его место тут же водворялась режущая и колющая боль, противно передергивая тело. Пустота исчезла, осталось только желание и дальше плыть в сладком бреду.

Тучи хмуро плывут по серому небу, молча оглядывая тебя, валяющегося внизу, в Богом забытом лесу…

Глаза едва приоткрыты. Веки, словно залитые свинцом, слипаются. Жажда. Ссохшиеся губы механически шепчут одно и тоже слово. Какое? Вроде бы “Вечность”. Но причем тут это, я же бешено хочу воды! Наверное, это лишь галлюцинации потревоженной души.

Пить, пить… Нет в мире слова лучше этого. Вода, сие простое вещество – вечный труженик жизни и эволюции. Как странно, раньше я не понимал этой простой истины…

Вот бы выглянуло солнышко. Крупная капля ползет по стволу дерева. Падает и разбивается о камень. Вечное движение. Стоп. Такие большие капли появляются в основном после дождя. Ну, что ж, это радует. Недавно прошел дождь…

…

Учёный старается повернуть голову вправо. С большим трудом ему удается наклонить её и кончиком языка дотронуться до маленькой лужицы в углублении. Проходит десять секунд. Человек снова теряет сознание…

Он приходит в себя примерно по прошествии часа.

…

Сергей Николаевич медленно открывал глаза. Белая пелена отпускала его из своих объятий. Он постарался опереться на локти, но бессильно свалился на хвою. Боль прошла. Осталось лишь ощущение одиночества, трагичности, монументальности и страха.

Ученый, пошатываясь, поднимается и делает три шага к огромной ели. Хватается руками за ствол и изнеможенно падает на колени. Преклоняет голову к дереву и не двигается минут семь. Разум вновь обретает контроль над телом.

Буратко поднимается с колен. Сквозь редкие просветы между деревьев видно полотно асфальтированной дороги. Сергей потихоньку бредёт к ней.

На дороге стоит старый УАЗик с разбитым передком, бледно-желтого цвета, со следами множества пулевых дырок. Шины левого борта прострелены. Тент порван, антенна погнута. Гильзы рассыпаны рядом. Дверцы открыты.

Ученый подбежал к машине. Внутри пусто. Сиденья пропитаны бурым налетом, странные нити переплетаются на лобовом стекле. Они зеленовато-синего оттенка.

…

Сергей Николаевич стоял посреди дороги, погруженный в размышления. Надо было действовать, выходить к людям, но как?! Этот разбитый автомобиль говорил ему о многом. Во-первых, она ржавеет здесь лет около семи, а во-вторых, её ещё никто не обнаружил, иначе УАЗ хотя бы убрали с трассы. Следовательно, и живых людей в окрестностях не наблюдается.

“Разумнее всего идти по дороге, она может вывести меня к какому-нибудь населенному пункту – городу, селу, деревне, это уже не важно. Главное здесь не заблудиться и выжить. Ничего себе, а у меня начинает просыпаться железная логика”.

Ученый взял на обочине палку, и, опираясь на неё, пошёл по дороге, навстречу неизвестности. Из леса, иногда, нарушая абсолютную тишину, раздавались шорохи и вскрики, не то птиц, не то зверей. Казалось, что чащоба жила своей, отдельной жизнью. Чудаковатые шумы, удары.

Метров через семьсот, Сергей Николаевич наткнулся на поваленную сосну, перегораживающую дорогу. За стволом дерева асфальт магистрали был похож на гигантскую паутину – весь в трещинах, буграх, разломах и колдобинах. По правую сторону, на обочине, лежал перевёрнутый Москвич. Разбитый, раздавленный и жалкий. Окружающий мир резко затих. Даже легкий ветерок моментально испарился.

Вспомнив умную пословицу “умный в гору не пойдёт, умный гору обойдёт”, ученый осторожно обошел это место, сделав легкий крюк, и направился далее.

В мозге едва пульсировала последняя искра надежды.

…

Круги, много кругов перед глазами… Желтые, синие, красные… Они беспорядочно движутся, сталкиваются и лопаются, словно молекулы… Вспышка яркого желтого света… В мозге резко возникает картина старого, заброшенного завода… Множество черных ржавых машин и механизмов… Стук бегущих ног по решетчатому настилу… Тупик… Человек поворачивается назад… В этом Богом забытом заводе он, все же, оказался запертым… Сзади медленно, тихо двигаются человекообразные фигуры… Картина, охваченная пламенем, исчезает, в место неё появляется другая – одинокая фигура, опираясь на палку, бредет по дороге, окруженной лесом… Странно. Я где-то уже видел этот силуэт… Шары, сферы, круги… Они вновь появляются… Хочется кричать. Громко кричать… Резкий стук, и, тишина…

…

Самсонов медленно поднялся с топчана. Сердце сильно билось, словно после кросса. “Чёрт! Что ж это было, а? Меня как будто всю ночь кувалдами колотили. Интересные сны здесь сняться, однако. Может, здесь, где телефон есть (а вот работает ли он, интересно?) или рация, например? Свою то я посеял”.

Михаил осторожно высунул голову из канализационного люка и осмотрелся. Окружающий мир нисколько не изменился. Он всё также был угрюм, спокоен и молчалив. Взяв в руки автомат, пехотинец перебежками двинулся вдоль заборов к центру села, периодически останавливаясь, прислушиваясь и осматриваясь. В сознании поселилось чувство постоянного страха, ожидания чего-то страшного, непонятного, чувство одиночества. Ефрейтору казалось, что происходящее – лишь обыкновенная, необычная и страшная ИГРА, цена в которой – твоя собственная жизнь. Нечто, крайне могущественное и опасное, управляло всем вокруг, а он – простая пешка, подопытный ишак, над которым потешаются и которым играют ради собственного удовольствия. Всё кругом выглядело лживо, нереально, отчужденно, непривычно, как иной мир, иное измерение. И от этих мыслей и чувств по спине волнами пробегал холод…

В метрах ста от него, на углу, у переулка, стоял старый, двухэтажный деревянный дом, когда-то отличного сруба, но теперь он (дом) был темно-коричневого цвета, с прогалинами и следами гнили. Шифер на крыше давно сорвало ветром, (“Ураган, наверное, был”, – заметил пехотинец) и деревянный остов, жалобно, но мерзко, скрипел под слабыми порывами холодного и влажного ветра. Пустые окна глядели на улицу своим бесстрастным взглядом. Кое-где в рамах сохранились стекла.

Взгляд ефрейтора скользнул по ограждению вокруг дома. Местами забор был повален, местами покрыт сине-зеленым налетом и накипью, от которой исходил пар… Из дыры в заборе шустро выскочил какой-то маленький черный комочек и побежал к переулку.

“Да это же, это же – КОШКА?! Неужели она выжила?! Как?!”

Михаил кинулся вслед за беглянкой. Но… Как только кошка забежала в переулок и скрылась из вида, раздался страшный треск, удар, грохот. Стена старого дома начала медленно оседать и валиться на бок, перекрывая закоулок… Все происходило подобно замедленному движению кадров фильма… Взметнулась столбом серая пыль… Раздался звук трескающихся стен… Время, словно остановило свой ход, замедлилось, пропало… Дом развалился буквально на глазах… И пламя, высокое пламя ярко-желтого цвета, охватило развалины… Самсонов потерял чувство времени, опасности, страха и реальности… Прошло около пятидесяти секунд… Пламя, каждую секунду распространяющееся и усиливающееся, внезапно, за доли секунды, потухло, исчезло, растворилось. Ефрейтору казалось, что он видит, как огонь распадается на атомы и уходит, просачивается куда-то в землю.

Что-то сильное, властное, ненавидящее сопротивление, толкнуло его на песок, в пыль уличной дороги, обыкновенной песчаной дороги.

К нему (к Самсонову) вновь вернулось все: и страх, и чувство времени, опасности, и его рассудок. Он приподнялся и, пригнувшись, побежал к высокому штабелю длинных бревен, расположенному у ворот старого желтого дома.

Здесь он сел на землю, спиной к бревнам, глубоко вздохнул, отстегнул от пояса флягу и сделал несколько затяжных глотков. Вода, побежав по пищеводу, немного оживила его. Организм начал отходить от нервного шока. Михаил слегка, на несколько сантиметров, приподнял свою руку и мельком взглянул на часы. Они остановились… Секундная стрелка застыла…

Ефрейтор закрыл глаза и расслабился… Он ни о чем не думал… Время летело плавно, переливаясь из секунд в минуты, из минут в часы. Часа примерно через два, Самсонов привстал, разомнул ноги и руки, перекинул автомат за плечо и пошел вдоль по улице…

…

Через час Михаил вбежал во двор бетонного, трехэтажного, вероятно самого высокого в селе, здания и замер, остановившись возле невысокой лестницы, которая поднималась к черному входу в здание. Десять ступеней отделяло пехотинца от старенькой двери, выкрашенной очень-очень давно в зеленый цвет. Теперь она, выцветшая, в потеках, трещинах, нелепо выделялась на серой стене. Больше в маленьком дворе ничего не было. Только невысокий, сплошной забор из изношенных, гнилых досок (метра от силы полтора) и кучи разного мусора, как по углам, так и под ногами. Бывший сарай, стоявший в самом дальнем углу этого маленького двора, года сооружения примерно 1920-ого (если не древнее), завалился. На ступенях и земле валялись обрывки бумаги, стеклянные и пластиковые бутылки, фильтры от сигарет, картонные ящики, планки, битое стекло, остатки книг.

Но внимание Самсонова привлекло не это… У двери лежала новая, однако расстрелянная коробка патронов от ПКМ (пулемета Калашникова модернизированного), хотя самих гильз или патронов не было видно.

“Пулемет кто-то, что ли, перезаряжал? А может он рядом?! Найти бы этого человека, вдвоем всё же легче. А впрочем, выстрелов я не слышал. Значит, давно он ушел. Но здание проверить надо”.

Ефрейтор осторожно начал подниматься по лестнице, поднявший, потянул, не спеша, дверную ручку на себя. Дверь медленно, со скрипом, начала открываться. Пехотинец проскользнул в проем и оказался на темной, не освещенной площадке. Вверх вела лестница, а прямо вела другая, коричневая, обитая рейками, дверь. Пол был усеян осколками бетона, цемента, стекла, старыми тряпками. Михаил повернул ручку коричневой двери. Заперто.

Сверху донесся частый, приглушенный, осторожный шум шагов. В затхлом воздухе отчетливо слышались хрипы, отнюдь не человеческие, словно какая-то тварь, чужая, агрессивная, смертоносная затаилась в засаде. Михаил, стараясь держать под наблюдением всю лестницу, медленно начал подниматься вверх, держа автомат на изготовку. Он был уже на промежуточном пролете, когда из стены вырвался кусок бетона и полетел аккурат ему в голову. Самсонов едва успел упасть, выхватил гранату, выдернул кольцо и швырнул её на верхнюю площадку. Граната залетела в открытую дверь, которая располагалась в правой стене площадки. Чья-то маленькая, уродливая, странная фигура попыталась выбежать из неё. Ухнул взрыв, больно ударило по перепонкам, помутнело в глазах, мелкие осколки от разбитых стен и косяка зачиркали повсюду, поднялась темно-зеленая пыль, воздух наполнился дымом и удушливым смрадом…

Нещадно болит голова, звенит в ушах и темнеет в глазах. Кажется, что тебя ударило как минимум молотком по черепу. Сильно тошнит и воротит. Михаил медленно поднимается. Ступенька, вторая, третья. В луже красно-желтой жидкости, скрючившись, лежит маленькое, противное, морщинистое серо-зеленое тело, в слизи и грязи. Внешне оно напоминает маленького ребенка, лет семи, но у трупа очень длиные руки, большая голова и короткие ноги. Про пропорции можно забыть. При этом останки жутко пахнут гнилым, трупным смрадом. Морда и большинство тела изуродовано взрывом, из всех язв и ран сочится, нечто, напоминающее кровь. Существо отнюдь не представляет земную фауну. Оно мертво.

Михаил, оперевшись спиной на перила молчит. Глаза закрыты, но мозг интенсивно трудится, перебирая множество вариантов, идей и планов...

“Уходить отсюда надо, уходить… Людей искать… Не все же погибли?! Скорее всего так… Вероятно, эта аномалия имеет свои границы, за которыми она бессильна…”

Он подносит ко рту флягу, делает несколько глубоких глотков, пристегивает её на место, берет в правую руку пистолет и спускается вниз…

Он должен найти людей… ДОЛЖЕН, чтобы попытаться остановить эту ИГРУ…

…

Остаток пути Сергей Николаевич прошел без приключений, если не считать пары странных явлений, одно из которых коснулось непосредственно его. Было это так: как только Буратко вышел на гладкую лесную полянку и сделал пару шагов, ветер ураганной силы кинул его на землю и прижал к ней. Ученый старался отползти в сторону, что получалось у него крайне неважно. Ветер намертво прижал его, давил на ребра… Становилось трудно дышать. Буратко сделал последний рывок… Он с трудом откатился за полянку, в кусты… Ветер моментально стих… Ни что не напоминало о происшедшем...

И вот он вновь шел по прямой дороге, изрытой воронками и трещинами. Впереди, на расстоянии полукилометра был виден пограничный пост… На нем бегали, суетились, копошились люди… По крайней мере, Сергей Николаевич надеялся, что это были ЛЮДИ…

Часть 4.

Проводник.

В полной тишине слегка потрескивает фитиль лампы. Человек в дутой красной фирменной куртке и в черных джинсах, сидящий на автопокрышке, поднимает голову и отстраненно начинает изучать причудливые разводы на потолке. У него русые волосы, усталое, бледное лицо, гладко выбритое, зеленые глаза, узкие губы. Кожа лица изъедена маленькими ямками, бугорками и шрамами. Рядом лежит обыкновенный коричневый хозяйственный рюкзак, вероятно в нем что-то есть. За спиной мужчины висит автоматическая английская винтовка М-14, длинная, с магазином на двадцать патронов калибра 7,62 мм, уже устаревшая и снятая с вооружения. Очень удобна для охоты.

На полу расстелена небольшая скатерть, белого цвета, в мелкую коричневую полоску. На ней: открытая банка рижских шпрот, нож, три ложки, палка копченой колбасы, крупно нарезанные ломти белого хлеба, три рюмки, пол-литровая бутылка водки (этикетку рассмотреть невозможно, так как помещение плохо освещено), пачка сигарет и череповецкие спички (каждая вторая из которых даже зажигается).

Лиц двух остальных собеседников не видно, но апломбы их голосов, их речь и спокойствие говорят о том, что они – люди состоятельные и имеют большие полномочия и возможности.

- Предположим, я сказал “предположим”, я соглашусь на Ваше предложение. Что тогда взамен я получу? Какие гарантии? Я тоже понапрасну не рискую, хотя я и пешка в этой игре, я понимаю это… но, в конце концов, именно Я, Я пойду туда, чтобы найти то, что Вы просите!

Мужчина в красной куртке замолчал также резко, как и начал.

- Михаил…

- Для Вас – Самсон.

- Ладно, Самсон. Гарантий никаких мы вам дать НЕ МОЖЕМ, да и уместен ли этот вопрос в нашем случае? Я думаю достаточно того, что мы выдадим вам небольшой аванс – пять тысяч долларов, деньги для нас небольшие, но и ваше задание не слишком уж и сложное. Вы всего лишь должны отвести нашего человека в оговоренное место, подождать его и вернутся обратно, разумеется, никакого вреда нашему знакомому не должно быть причинено. Тогда, кроме крупной суммы денег, вы получите главный козырь, которым обладают далеко не все сталкеры - благосклонность всего высшего начальства, которое отвечает за охрану и исследование Зоны Отчуждения. Это я вам обещаю, а мы слов на ветер не бросаем. Подумайте. Устранять вас не в моих интересах, а подобного случая может больше не представиться. Дело выгодное. Ну, а мы, с уважаемым коллегой, пошли, оставим вас одного, в тяжких раздумьях, так сказать. Впрочем, ждите, с вами, Самсон, скоро встретятся.

Михаил молча кивнул головой. Собеседники вышли из комнаты. Ещё секунд пять - десять были слышны их торопливые шаги по лестнице и коридору пустого здания. Раздалось мерное тихое, едва слышное, даже в полной тишине, нарушаемой только редким вскриком птицы, урчание двигателя и шум отъезжающей машины прокатился по округе.

Самсонов резко вскинул вверх голову, закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Да, вот ОН, воздух Зоны, насыщенный сотнями различных запахов, привкусов – реальных и обманчивых, опасных и расслабляющих. Отсюда до Зоны рукой подать - километр, может и два, добраться на своих двоих за полчаса можно, если не очень торопиться. А торопиться нельзя, смерти подобно.

“Что же, надо обдумать предложение. С одной стороны все выглядит просто: задание в сущности пустяковое, отменная экипировка заказчика, приличные деньги. Однако бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Что-то тут не так. Но что?! В конце концов, моя задача отвести того олуха к назначенному месту и вернуться вместе с ним назад, не суя нос в лишние детали. Маршрут, правда, немного необычный, новый, слабо исследованный, но работа и награда за неё, блин, действительно заманчивые. Такое не каждый день выпадает. Да и, кроме того, нужно долг за костюмчик однорукому отдавать, а то глядишь, следующий раз дед-то такую навороченную вещь другому сольет”.

Тишину нарушает истошное пиликанье сотового телефона – по-видимому, Nokia 5600, древняя и безнадежно отсталая модель, но проверенная временем и работой в условиях, далеко не идеальных.

Михаил взглянул на экран. “Номер не определен”. Хорошее начало. Палец надавил на кнопку OK.

- Да, алло, слушаю.

- Ну, что, подумали?

- Да.

- И что?

- Я согласен. Когда и где?

- Завтра, в шесть утра на окраине деревни Калиновка (она заброшена, как вы знаете, находится на юге, километров двадцать по старой дороге) вас будет ждать машина, не задавайте лишних вопросов, только встретьте гостя и бегом на прогулку, подарки купите сегодня, на деньги не скупитесь – за отлично выполненную работу премия полагается. Насчет повышенной конфиденциальности не беспокойтесь – канал разговора надежно защищен, о проекте знает узкий и крайне заинтересованный в успехе общего дела круг лиц, с которым, поверьте, лучше не противостоять. Все. Отличной и приятной, а главное безопасной пробежки по родственникам, мой друг. До скорой встречи. Вот ещё что – как можно меньше старайтесь задавать вопросов напарнику, это поможет успеху совместного проекта. До свидания.

- Ваши слова да Богу в уши. До свидания.

Самсонов поднялся на второй этаж по старым ветхим деревянным ступеням, подошел к широкому проему в стене, где раньше держалась рама, внимательно осмотрел округу. Потом раздвинул ногой кучу мусора в углу (куски рубероида, тряпки, поломанные деревяшки, разбитое разноцветное стекло) и положил в центр большой промасленный кусок парусины, в который завернул винтовку, пистолет (Берета Р-92 Бригадир), пару гранат, боеприпасы.

Спрятав оружие, Самсон (кличка Михаила с тех пор как он стал сталкером – человеком вне закона, который выносил, выносит и будет выносить множество интересных вещей из Зоны Отчуждения ради того, чтобы хоть немного заработать на безбедную старость, хотя многие до неё не доживали) вышел из здания и побрел по старой, заросшей кустами и сорняком тропинке, плохо видневшейся в лесу.

…

Дверь в старую, но добротную землянку, не спеша, отворилась, не издав ни единого звука. Человек, сидевшей в новом плетеном кресле, чуть приподнял голову от книги, которую, видимо, старательно читал, и снял очки. Внешне помещение было обыкновенным, ничем не выделялось – все честь по чести, все, что надо леснику в его напряженной жизни. На оббитых деревянными планками стенах висело двуствольное ружье ИЖ-72, рядом патронташ. На стальных крюках висели рюкзаки, проволока, веники, старая военная одежда, бинокль, сумки. В каморке приютились два относительно высоких шкафа с замками, тесовый деревянный стол, крепкий, массивный, видимо из дуба. Ещё стояли пара табуреток, видимо они шли в комплекте со столом, стационарный умывальник, какие-то ведра. Справа от стола находилась дверь. Рядом со шкафами, по левую сторону от входа, из-под половика выглядывала крышка погреба. Больше НИКАКИХ лишних предметов в комнатушке не наблюдалось. Чистота идеальная, да и площадь-то комнаты всего метров восемь-девять квадратных. На столе лежал только одинокий листочек бумаги и ручка.

Отдельного описания заслуживает человек, сидящий в кресле. Он высок ростом, средних лет, с черными волосами, изъеденными местами сединой, лицо его в следах бывших ожогов и шрамов. У него нет левой руки, а барабанящие по крышке стола пальцы покрыты какими-то мелкими язвами и коростами. Кто он? Этого Михаил не знал. Человек никогда не говорил о своем прошлом, у него было только настоящее, а будущего могло и не быть. Поговаривали, будто он давно болен неизвестной и неизлечимой болезнью, и скоро отойдет в мир иной. Но мужчина упорно не сдавался, боролся и продолжал жить каждую минуту, каждый час и день, если можно было бы так назвать существование его зыбкой телесной оболочки. Но воистину в этом таинственном человеке таилась неиссякаемая сила воли и жизни. Ходили слухи, что он был первым из сталкеров, однако позже, после травмы, обосновался на одном месте и стал заниматься торговлей, правда, не совсем обычной. Через него шла вся информация, все предложения о работе и все товары – из Зоны и в Зону. Его звали по кличке Лейт. Никто не спрашивал у торговца о его прошлом, но многие черты характера и внешности выдавали в нем бывшего военного. Лишится поддержки Лейта - означало потерять многое. Почти все. Иногда и самое ценное – жизнь.

- Здравствуй, дорогой! Рад тебя видеть. И по каким же проблемам сия сиятельная личность навестила старого больного спекулянта?

- Сам знаешь, по каким. Оборудование, спецодежда, еда и прочее, прочее, прочее. Вот две тысячи президентов, которые задолжал. Ну, быстрее, показывай свою лавочку.

- Ты с языком-то внимательнее, до плохих вещей он тебя довести может. А, впрочем, добро пожаловать, клиент. Прошу к входу.

Лейт подошел к маленькой дверке, достал ключ, вставил в замочную скважину и провернул пару раз. Следом из кармана извлек длинную блестящую синюю спицу и просунул её рядом с замком, в маленькую щель между косяком и дверью. Щелчок.

- Прошу, как дорогого гостя, первым.

Михаил, пригнувшись, зашел в комнату. Ничего необычного. Какие-то ящики, шкафы, верстаки, яркая лампочка под потолком, стены и пол из серого, местами влажного бетона. В углу стоят свежие распиленные рейки.

- Ну, что тебе надо? Что-то из Зоны? Или наше, человеческое?

- Экипировка.

- Хорошо. А именно? Понятие-то растяжимое.

- Противогаз изолирующий, желательно отечественный, расходники к нему, бинокль, самый сильный, не менее 20Х увеличение. Прибор ночного видения, батарейки, защитный костюм (обязательно класса “Панцирь”), в общем, весь список на этом листе. Все должно быть самое качественное, самое продвинутое. Оружия не надо. Знаю, стоит мой заказ дорого. Я заплачу наличными завтра, в пять утра. Товар тоже должен быть готов.

- Ты что, со спецслужбами связался?! Но, как знаешь. Я тебе не указчик. Смотри, не пожалей, я тебя предупредил. Они свое дело на все сто знают. Счастливо. До встречи завтра. Специально для тебя все по высшему разряду, даже со скидками и инструкциями по эксплуатации.

- Даже на спички?

- Даже на них. Кроме того, предоставлю тебе во временное пользование новую карту, составленную Картографом, немного информации и прогноз погоды.

- И с чего ты стал таким щедрым?! Опомнился, что ли, в старости?

- Пойми, дурак, не в обиду будет сказано, если у тебя все отлично выйдет и мне что-нибудь перепадет.

- Ладно, пока. Завтра буду.

Самсон вышел из землянки, тихо прикрыв дверь. Лейт, смотревший в след ему, ухмыльнулся, о чем-то задумался и сел “оформлять заказ”. Михаил быстро шел по тихому лесу. Почти полная Луна висела в небе. Слышался стрекот сверчков. Шумел ветер, шуршали листьями деревья, зеленые, отжившие не один десяток лет. Темнота господствовала в лесу. Тепло. Качалась на ветру трава, мелкие кустарники колючками цеплялись за джинсы, под ногами ломались и скрипели сучки, мелкие веточки, старые стволы берез. И странное, успокаивающее и одновременно настораживающее чувство проникало в душу каждому. Прекрасная картина тишины и спокойствия, гармонии и духовной умиротворенности, отнюдь не напоминающая то, что находиться в километрах пяти от леса – Зону Отчуждения.

Лес постепенно редел. Впереди, в степи, беспрестанно колыхались высокие сорняки, местами оставшаяся пшеница. Самсон остановился и посмотрел вдаль. Там, за полем, расстилалась равнина. В километрах, наверное, четырех, было видно внешнее ограждение Зоны – сетчатый забор двухметровой высоты с высоковольтным напряжением и датчиками контроля. За ним, на территории Зоны проносились редкие всполохи ярко-синего цвета, из разных строений вырывалось голубое и зеленоватое свечение, слышались причудливые шумы и голоса. Черные облака сплошь покрывали небо. Где-то далеко, наверное, в северном секторе, шла сильная гроза и ливень. Горизонт озарялся вспышками молний. Зона, как живой организм, жила. И тянула к себе, подобно гигантскому магниту. Мертвое село, копер угольной шахты, элеватор, МТС, вся местность, которую возможно было обозреть с тропы около поля, молчаливо и беспристрастно смотрела на окружающий мир пустыми окнами и дверьми.

“Завтра мы с тобой наверняка встретимся”,- устало подумал Михаил, и, повернувшись, двинулся дальше по протоптанной дорожке, к небольшому городку, построенному у Зоны.

…

Надрывно звонит старый желтый китайский будильник. Чёрт, не могут, что ли, эти узкоглазые за двадцать лет придумать что-нибудь новенькое, хотя бы новую мелодию. Уже во сне пиликанье сниться. Четыре часа утра. Пора подниматься. Первое впечатление - однокомнатная квартирка в трущобе. Да, братья строители героически быстро и отвратительно соорудили эти скворечники. Зато надежное место. Мало кто сюда добровольно сунется. Ну, подумаешь, потолок протекает, как-никак пятый этаж, крыша прогнила, вот водичка и капает. Потолок весь в мокрых, зеленых разводах. Капля громко, в относительной тишине, плюхнулась в красный тазик. Обои серые, старые, в каких-то крупных белых цветках – похожи на лилии. Отсырели. В некоторых местах начинают отходить от стен. Линолеум разрисован какими-то коричнево-кремовыми листочками. Тепло, градусов двадцать пять. Батареи, слава Богу, хорошие. Из мебели – только одноместная, деревянная, низкая кровать, заправлена простынею нежно-серого цвета. На тумбе, в углу, стоит телевизор с видеомагнитофоном, около неё – магнитофон. Все производства корпорации “Samsung”. На стене, против кровати, весит карта Чернобыльского района. Около двери в коридор – антресоль.

Михаил тяжело, медленно поднимается с кровати. Жутко болит голова. Сгорбившись и подперев голову ладонями, сидит, словно в трансе. Слышно только падение капель. На улице проезжает машина. Слабый шум проносится по квартире. Нога привычно шарит по полу в вечных поисках вечно теряющегося тапочка. С тех пор как от Самсона ушла жена, а это было примерно год назад, он и провалился в эту “холостяцкую” жизнь с горами немытой посуды, грязными полами и с “сухой” едой.

Он неторопливо пошел в ванную. Оттуда раздался звук поворачивающегося маховика, и струя воды (по-видимому, холодной) весело зажурчала по скату керамической ванны. Прошло минут семь, не больше. Михаил вышел из ванной изрядно посвежевший и относительно гладко выбритый. В холодильнике лежала пара котлет в целлофановом пакете. Самсон полил сковороду подсолнечным маслом, выложил на неё котлеты, поставил чайник и принялся терпеливо ожидать, читая городскую еженедельную газету, которую купил вчера вечером у мальчишки-газетчика, и в которой его интересовали только “новости о Зоне”, хотя часто в этих скупых строках информации он видел наглое надувательство и плохо прикрытый блеф.

Быстро перекусив и наскоро одевшись в обыкновенные синие джинсы, черные кроссовки и красную куртку, Михаил выбежал из квартиры, захлопнув дверь на ходу, и быстрым шагом пошел к остановке. Ему повезло, зеленый микроавтобус “Фольксваген”, маршрутное такси, только что подъехал к остановке.

“На окраину, к 33-ему магазину” – бросил Самсон водителю, сунул тому в руку несколько купюр, и занял место в самом конце салона – лишнее внимание Самсонову привлекать отнюдь не хотелось, да к тому же надо было собраться с мыслями. Салон был совершенно пуст, и водитель не торопился трогаться, ожидая новых клиентов.

“Шеф, так мы едем или нет?”- громко спросил Михаил - “А то я сильно тороплюсь”.

“Едем, едем” – пробурчал тот и тихо добавил - “И что, вас, дураков, Туда тянет?!”

“Не твоя забота, крути баранку лучше”, – подумал Самсон, свободно расположившись на заднем сидении. Последнюю реплику шофера он, конечно же, услышал, но решил не отвечать – себе дороже выйдет.

Автомобиль тихо тронулся с места и, набирая скорость, поплыл среди потока других машин, автобусов, грузовиков.

…

Знакомая землянка. Дверь так же тихо отворилась. Тот же человек за столом.

- Здравствуй.

- А, здравствуй, дорогой, проходи. Сегодня особо знаменательный день – мой день рождения! Но, предупреждаю сразу, скидок не будет, а вот пару-другую упаковок всеми любимого “Завтрака туриста” бесплатно я тебе вручу или всучу. Не бойся, никакого обмана здесь нет и быть не может - я свою марку держу. Впрочем, давай к делам сразу, я знаю, ты человек занятый и лишнего времени у тебя нет. Видишь те две сумки около шкафа – черные, фирменные, правда, немного большие, но очень вместительные. Это твой заказ.

- Ты сегодня уже выпил, что ли, грамм сто?!

- Зачем так человека обижать, дорогой?! Может же иногда и у меня быть хорошее настроение?

- Ладно, извини меня, сам знаешь, я сейчас на взводе, скоро ведь в Зону идти.

- Окей, извинение принято. Ну что ж, дай Бог вернуться тебе.

- Спасибо. До встречи.

- До встречи.

…

Через сорок минут Михаил добрался до места встречи, пройдя пешком не более двух-трех километров (благо его подвез какой-то дальнобойщик). На часах (электронно-механических, согласно логотипу - Casio) мерцало 5:57. Самсон зашел в крайний разрушенный дом, хотя это место с трудом можно было назвать домом – лишь голые, облезлые стены со следами зеленой краски, даже кровля обрушилась. Через выбитую раму хорошо просматривалась длинная улица.

5:58 – по-прежнему тихо и ничего не слышно, только ветер завывает в развалинах домов.

5:59 – улица пуста, но ухо различает тихий нарастающий шум.

Ровно в шесть часов серый джип, похожий на “Шевроле-трэвэл”, визжа тормозами, останавливается у разбитого белого дома. Два раза вспыхивают и гаснут фары. Михаил, на всякий случай, передернув затвор “береты”, сует её за пояс, поднимает сумки и быстро идет к автомобилю.

Тонированное стекло медленно опускается, затем снова поднимается, и кто-то резко открывает правую заднюю дверь. Из машины вылез мужчина лет сорока-пятидесяти, с сединой в каштановых волосах, среднего роста и плотной комплекции в синем утепленном спортивном костюме. Он мягко повернулся, и, увидев Самсона, улыбнулся, подошел к нему и протянул руку. Сталкер неохотно пожал её. Михаилу лицо этого человека показалось знакомым, будто где-то, несколько лет назад, он его видел. Но где?

Тем временем мужчина заговорил слегка протяжным, но сильным голосом.

- Здравствуйте, Сергей, родственник от нашего общего знакомого, которого вы ждете. А вы, если не ошибаюсь, Михаил?

- Да, он самый, ваш проводник. Надеюсь, больше лишних вопросов не будет. И будем на “ты”.

- Хорошо.

- Ну, вот и отлично. Видишь тот желтый домик по правой стороне улицы? Сейчас мы пойдем туда и примерим снаряжение. Не возражаешь?

- Нет, конечно.

Они быстрым шагом двинулись по улице. Новоявленный спутник чувствовал себя, похоже, довольно уверенно и был в приподнятом состоянии духа. Однако Самсона волновало далеко не это, он мучительно старался вспомнить, где этот человек промелькнул у него в жизни, и, к сожалению, не мог.

- Шеф, мы пришли.

- Вот твои пожитки. Надеюсь, ты сам сможешь их нацепить.

- Да, внушительная сумка. Но, что поделаешь, придется одеваться.

Михаил прошел к калитке, подошел к входной двери, пнул её ногой и зашел в домик. В конце маленького коридора он приметил маленький темный чулан. Зайдя в него и прикрыв дверь, Самсон запалил керосиновую лампу, и начал не спеша одеваться. Расстегнул замок-молнию на сумке, достал вещи, оборудование, и внимательно, тщательно проверив вещи, стал одеваться и экипироваться: комплект легкой и теплой хлопчатобумажной одежды, черная вязаная шапочка, специальные резиновые сапоги на каучуковой подошве, защитный костюм, а сверху обыкновенную куртку и штаны раскраски хаки. На спину, в альпинистский рюкзак, положил еду, патроны, несколько запасных приборов и датчиков, упаковку гаек и гвоздей. К поясу пристегнул кобуру с пистолетом, противогазную сумку, индивидуальный медицинский пакет, фонарь, флягу, две гранаты и рацию. Также к ранцу Михаил прицепил баллон с воздухом и кислородом, палатку и черную коробку индивидуального информационного комплекса, наушник (с микрофоном) от него закрепил в правом ухе, надел на глаза специальные информационные очки, которые были одним из важнейших компонентов, составлявших комплекс.

ИИК (индивидуальный информационный комплекс) представлял собой продолговатый монолитный небольшой черный и, что было просто замечательно, легкий блок. В блоке находилось множество полезных вещей, всегда помогающих сталкеру в различных ситуациях. С помощью видеокамеры и квантового дальномера, встроенных в очки, чем-то напоминающие мотоциклетные, сенсоров и датчиков, закрепляющихся на обмундировании сталкера и находящихся в самом блоке, различная информация поступала во встроенный компьютер, обрабатывалась и выводилась на экран очков и через наушник. Подобная аппаратура стоила Михаилу бешеных денег, но вот лишь некоторые преимущества, которые она давала: встроенная низко и среднечастотная рация, GPS-координатор, компас, термометр и барометр, усилитель посторонних шумов (который позволял усиливать внешние звуки для их прослушивания), гравитационный, радиационный, биотоксичный датчики. Кроме того - сенсор электромагнитного, электрического и статического полей, лазерный дальномер и встроенный бинокль, детектор движения, инфра и тепловизор, подавитель различных излучающих и тепловых полей. Словом, почти вся информация об окружающем обычного человека в обычных условиях, мире, была доступна обладателю сей ценной вещи, притом, что работало это детище военных на этаках, самовосстанавливающихся аккумуляторах.

Снова проверив крепление оборудования и амуницию, разобрав, смазав и прочистив АК-130 (с массивным глушителем, пламегасителем, оптическим прицелом и под ствольным гранатометом, как ни как новое и дорогое оружие), Самсон погасил лампу, вышел из каморки и остановился у входной двери.

- Эй, Сергей, ты еще скоро?!

- Да я вообще-то, уже готов.

Михаил искренне удивился расторопности напарника, увидев, как основательно и правильно тот облачился в экипировку за столь короткий промежуток времени.

- Я вижу, что ты расторопный малый. Тогда давай, пошли.

Михаил и Сергей быстрым шагом вышли из разрушенного поселка и по едва видной полевой дорожке направились к внешнему периметру Зоны.

…

- И как же ты собираешься через сетку пройти?

- В метрах пятистах отсюда, рядом с ограждением, есть подкоп. Старый, проверенный способ, им и воспользуемся.

- А видеокамеры?

- Придется избегать их. На меня почаще смотри.

- Как скажешь шеф, мое дело маленькое…

“Родственник” ухмыльнулся, прикрыл глаза.

- Мы раньше не встречались?

- Быть может и да.

- Вертолет помнишь?

- Какой?

- Который нас в Зону должен был доставить два года назад.

-Да, помню. Но он же разбился?!

- Разбился. А я, как и ты выжил, грехов, наверное, тогда мало было.

- Ты, значит, ученый, сидевший напротив меня? Так?

- Так.

- Понятно, почему ты здесь. Признание, награды и деньги решил найти?! Вряд ли. Много кто уже искал, да не всякого потом находили.

- Что ж, речь действительно пламенная, но на меня впечатления не произвела. Все, о чем ты говорил у, меня есть, а сюда я приехал по другому поводу, и о нём распространяться пока, извини, не должен, ради взаимной безопасности и здоровья.

- Ты не такой простой, как я заметил.

- Слушай, давай больше не будем на эту тему. Хорошо?

- Ладно, слово клиента – закон. Теперь к делу. Оставшиеся сто метров придется ползти на животе. Я первый. Если поднимется тревога, как можно быстрее уходи отсюда, лучше в лес. Будь осторожней, иногда охрана по периметру ставит растяжки, ловушки или, например мины, для всяких гостей на всякий случай. Ну, с Богом!

Люди медленно, почти бесшумно ползли к небольшому кустику, стараясь воедино слиться с землей, так как компьютер, контролирующий охранные системы, распознавал только целостные силуэты людей, то есть стоящих или сидящих. Мелкая пыль проникала сквозь одежду, щипала в горле и в носу, попадала в оружие, противно терла кожу. Шуршала трава, щелкали мелкие палочки, заставляя останавливаться и напряженно вглядываться вдаль. Наконец двое мужчин скользнули в черную дыру, укрытую под кустиком.

- Светло, как у тёщи на поминках.

Вспыхнул луч фонаря, освещая круглый железный тоннель, уходящий вдаль, и, отразившись от другого конца тоннеля, ударил бликами по глазам.

- Придется метров пятьдесят пригнувшись идти, дальше вылезем уже в Зоне. Потом километров десять-двенадцать, за часа четыре. И будем на месте. Первым идешь ты. Я за тобой.

- Ладно, пошли. Но, помни, я – твои двадцать тысяч долларов в живой шкурке.

Черный тоннель, освещаемый двумя фонарями, казалось, длился бесконечно. Под ногами медленно тек тоненький ручеек мутной воды, хрустела ржавчина. Где-то слышалось завывание ветра. Впереди всё также рассеивалась темнота, поглощая запах вечной, влажной слизи.

Причудливые тени и отражения мелькали и скользили по металлу трубы. Тишина, безмолвная, вечная, могильная, безраздельно стояла вокруг.

Тоннель окончился, и яркий луч света, отлетевший от заваренного конца трубы, улетел назад, к выходу.

- Подожди, сейчас отодвину крышку.

- Без проблем.

Слепящее дневное солнце сквозь круглое отверстие колодезного люка резануло по уже успевшим привыкнуть к сумраку глазам. Чертыхнувшись, Михаил ухватился за край железного обода, подтянулся и, резко оттолкнувшись ногой от скользкой стенки, выбрался наружу.

Новое, бледно-оранжевое Солнце Зоны покрыло светом желто-зеленую степь вокруг. В метрах сорока-пятидесяти стояло решетчатое ограждение, которым люди пытались оградить себя от непонятного, нереального мира, живущего в своем измерении и по своим законам. Жухлая трава, в основном осока, поникла к земле. Дождя не было уже недели две, если не больше, да и применимо ли вообще понятие “дождь” в мире грёз? Нигде не видно цветов, кустарника, все звуки мира словно отдалились на второй план. Абсолютное умиротворение и тишина, изредка нарушаемая шумом, похожим на гулкие удары по железному остову. Прохладный ветер дует, наверное, с северо-запада. Он легкий, словно бриз, приятно скользит по лицу, прижимает одежду к телу. Вокруг преобладают желто-оранжевые, красно-зеленые краски. Сухие сорняки, с едва слышным треском, качаются. Никакой тропинки, или нечто, напоминающее её, естественно, нет. На голубовато-желтом небе ни птиц, ни облаков. Свежее чувство бесконечности, полной свободы, ничтожности пред Вечным, покоя, чистоты и радости возникает в мозге. И хочется подняться, встать, закричать и, расстегнув узкую куртку, бежать, бежать до горизонта, пока не кончатся силы. Другой вопрос – добежишь ли? Камеры и датчики ограждения, конечно, захватили тебя в объективы, но на территории Зоны они бессильны. Здесь – власть Зоны, непоколебимая и всеохватывающая.

Два человеческих силуэта, постоянно останавливаясь, отдаляются от колодца и направляются к хорошо различимому остову бывшей АЗС.

Идти приходится полем. Под ногами редкий слой прошлогодней (выцветшей и повядшей) и недавно взошедшей полыни. Слава Богу, она едва поднимается от земли, и если хорошо присмотреться, то видна поверхность почвы – сухая, покрытая множеством трещин и выбоин, слипшаяся и мертвая.

Однако люди идут зигзагами, ежеминутно сверяясь с небольшой картой, которую держит Михаил. До цистерн, где некогда хранился бензин и прочее горючее, остается метров двести.

АЗС (по-русски - бензоколонка) представляет собой тоже довольно удручающее зрелище. От навеса над колонками (их всего четыре) осталось только две высоких (метров шесть) опоры, от времени покрытых ржавчиной и пылью. На земле валяются старые трубы, обуглившиеся автомобильные покрышки, железные пруты, гниющие доски. Сами колонки посечены осколками, разбиты, искорежены. Битое стекло хрустит под ногами. В метрах десяти от колонок – четыре бывших цистерны из алюминия, теперь серые, забытые и покрытые множеством дыр разного диаметра. Небольшая диспетчерская зияет пустыми рамами. Стены, грязные, бледно-серые, с отвалившейся штукатуркой, едва держат крышу. На крыше в беспорядке валяются черные деревянные ящики, старые огнетушители. Дверь в диспетчерскую лежит около входа (если этот лист фанеры вообще можно назвать дверью). Небольшой коридор, вход в который ранее закрывала вышеописанная “дверь”, заканчивается у противоположенной стены. Коридорчик очень узок, с высоким, как кажется, потолком, серо-коричневыми стенами, покрытыми влажными пятнами. Пол засыпан различным мусором – стеклянными бутылками, разломанным стендом, на котором в хорошие времена, вероятно, было начертано название и номер оной АЗС, которое около тридцати лет назад кануло в Лету, кусками проводов, древними газетами, превратившимися в жалкие, пожелтевшие, рваные, влажные и побуревшие клочья, очень отдаленно напоминающие бумагу, сгнившими тряпками, старым развороченным телефоном и полиэтиленовыми пакетами. Две двери, лежащие по правую сторону от входа ведут в маленькую кладовую, дверь которой перекосило от взрыва и она никак не хочет открываться, и диспетчерскую, где тоже царит пыль и запустение. Металлический остов стула валяется в углу, старый, добротный стол стоит у окна, патрон от лампочки от чего-то тихо поскрипывает, потолок во множестве зелено-синих плесневелых кругов, синюю эмаль, окрасившую стены, покрывает толстый слой серой пыли, пол усыпан песком и битым кафелем. Из стен пучками торчат провода, оборудование по отсчету и подаче топлива поломано, раскурочено, словно что-то, обладающее неимоверной силой, решило основательно поразвлечься над детищем советской механики.

- Да, неприятное местечко, я бы здесь машину заправлять не стал, если бы она у меня была.

- Родственник, сделай милость, помолчи минуту. Надо подумать. Придется идти через домик. Здесь вокруг плеши, потому и все погнуто и скрючено. Через окно в диспетчерской выберемся наружу и тронемся дальше. Без моего приказа ни шагу в сторону, а то быстро с прабабкой встретишься.

Михаил медленными шагами подошел к двери. Остановился. Посмотрел в пустой проем и сплюнул на землю. Сумрак коридора дышал холодной, липкой и безжизненной влагой. Самсон вошел в коридор и, стараясь не наступать на мусор, подошел к окну в диспетчерской. Он махнул рукой и следом, через каких-то секунд пять, Родственник стоял на пороге комнатушки. Через окно простиралась панорама разбитой МТС, покинутой деревушки и чудом сохранившегося ангара, не тронутого многолетней коррозией, что неестественно контрастировало с тотальным упадком вокруг.

- Нам на МТС. Еще после того километра четыре-пять и будем в точке. Самое трудное – пройти станцию. Дальше степь и лес, ну и деревенька, пара развалившихся изб, не больше. А во дворе станции много плохих мест, да и всякие прогрессирующие сволочи встречаются, наверняка ты подобных видел.

Два человека, один за другим, перелезли через отверстие, некогда бывшее оконной рамой, на другую сторону автомобильной заправки и размеренным, но торопливым шагом пошли по укатанной и пустынной проселочной дороге, по которой гулял ветер и поднимал мелкие частицы пыли. Кругом простиралась степь, покрытая высохшей травой, валунами, корягами, остовами из металла (что ранее было “материальным машинным обеспечением”, а в народе называлось техникой). Чуть-чуть приукрашенная некими пародиями на тополь или березу (с первого взгляда точно нельзя было сразу сказать, что за дерево произрастало здесь, а тщательный анализ явно не требовался, как говориться, дерево – оно и в Африке дерево), степь, похоже, начинала нещадно пылить и, казалось, источала какое-то тяжелое излучение, нагоняющее тоску и одиночество. В метрах четырехстах от людей дорога расходилась Т-образным перекрестком, один отросток шел к деревне, а другой – к МТС. Перекрывая перекресток, расположились два сгоревших остова от грузовиков (по-видимому, транспортные МАЗы). Оплавленные автопокрышки, разные пружины, куски металла порядочно захламляли окрестности. Однообразная картина постепенно начала меняться. Низкие сплошные и густые серые тучи закрывают голубое небо. Слабый, но поразительно холодный ветер, словно из большой холодильной камеры, неприятно шуршит по одежде. Где-то на горизонте тянутся бесконечные, тяжелые грозовые облака, ярко вспыхивают молнии.

- Быстрее нужно до строений станции добраться, а то мне не по себе что-то, а интуиция меня редко подводила, потому то сам и передвигаюсь, без чужой помощи. Как будто кто-то детонатор из мины вытащил и стоит с ним рядом.

- Ну и что с того, мы тут причем?!

- Всё бы ничего, да, к сожалению, ты и я по этой мине медленно ползем. Учти, если бахнет, то от нашей пары и подошв не найдут. Как ты понял, подобная перспектива не устраивает ни нас, ни твоих и моих работодателей.

Стена, порядком отсыревшая и обвалившаяся, стальные ворота, прежде выкрашенные в черные цвет (который напоминал об этом редкими пятнами сохранившейся краски – наглядный показатель качества советской продукции, как ни как, прошло более 20 лет), покрытые лишайником, ржавчиной и тонкой рыжей сеткой, разбегавшейся в разные стороны, заколоченная темная и сгнившая деревянная будка сторожа с каждым шагом уверенно приближались.

- У меня датчики реагируют.

- Знаю. Здесь осторожно, по самой обочине иди до ворот. Скажу хоть слово или сам что увидишь – немедленно полный стоп и отдых на месте в вертикальном состоянии до подхода подкрепления, то есть меня. Вопросы есть? Конечно, нет. Иди, у ворот подождешь.

- С богом, как говорят. Господи, всего десять метров, каких-то паршивых десять метров…

- Хватит философствовать. Иногда и в унитазе утопиться можно, и такое случалось.

- А прецеденты были?

- Были. Именно были.

- Обнадеживающее известие.

Родственник, часто переступая ногами, мелкими шагами пошел по обочине. Внезапная тишина, одиночество и ощущение чего-то тяжелого над головой охватили окружающий мир. Совсем не к стати вспомнились слова отца, его (отца) любимая поговорка: “Хочешь жить, умей вертеться”. “Он был как всегда прав” – устало пронеслось в голове Николая, и глаза снова искали очередное место, куда можно было передвинуть ногу. “Помереть здесь ломаного гроша не стоит, но вот выжить? Зачем я здесь? Ради работы, за которую мне заплатили и заплатят. Наверное, заплатят, и, хороший вопрос, чем заплатят?!”

Окрик Самсона прозвучал резко, даже очень резко, прорезав влажный воздух.

- Ты что, совсем в науку дзен погрузился?! Давай уж на Луну лучше медитировать будем, только три-четыре часа подождем, Луны пока не видно! Я тебя не для того вперед пустил, чтобы ты о смысле существования задумывался! Ты мне живой, живой нужен! И, желательно, с двумя ногами и руками, которые только что вполне мог потерять! Здесь шаг вправо, шаг влево, и – абзац!! Абзац, ты понимаешь?! Смерть, конец, каюк, хлоп, и нет более чудесного физика!! И не смотри на меня, как на пастора, понятно или нет?!

Михаил, идущий сзади, одной рукой схватил Николая за защитный костюм, другой быстро и больно толкнул его в спину. Родственник по инерции сделал резко пару шагов и упал плашмя на живот, ещё не совсем очнувшись от неприятного ощущения. Щелкнула резкая пощечина.

- Всё? Очнулся? Ну и ладушки. Извини. Не подумал, ты ведь не привык к таким вещам. А в Зоне, такое, знаешь, часто находит, никто не знает почему, но находит. Многих погубило. Говорят, это Зона человека судит, по его делам и совести. С начинающими так всегда бывает, и со мной было, едва с чертиками говорить не начал. Пройдет. Рядом, в метрах четырех, зажигалка, ну, аномалия такая, в неё все, что попадет, загорается. И рядом мысли всякие неприятные в голову стреляют. Легче? Вот так-то. Зато больше не должно повториться, по крайней мере, со мною такого более не случалось. Ты теперь, вроде как, Зоною крещенный. Согласен, нелегко. На, глотни. Всегда про запас держу. Здесь, не далеко, эту фляжку и нашел. И коньяк. Но это уже и другая история. Давно было.

Он сдвинул в сторону кислородную защитную маску, снял со спины рюкзак, из кармана которого извлек плоскую стальную тусклую флягу, двумя пальцами отвинтил крышечку, которая повисла на тонкой цепочке. Приставив горлышко фляжки к пересохшим губам Родственника, Михаил запрокинул его голову. Темная, маслянистая жидкость медленно полилась внутрь. Николая закашлялся, открыл глаза и вздохнул.

- Отдохнем минут пять. Очухался?

- Да вроде в порядке.

- Ладно. Во дворе никого я не заметил, что довольно странно для этого места. Пойдем вдоль стены, к первому гаражу. Да, и к воротам лучше не прикасайся. Береженого Бог бережет.

- А не береженого жид стережет. Однако против евреев я ничего не имею.

- И отлично.

Самсонов рукой толкнул край воротины, которая с удручающим и жалким скрипом начала отворяться.

Двор ремонтной станции был в буквальном смысле “завален” различными древними кусками железа, ворохами проводов и колючей проволоки, кабинами от тягачей и тракторов, бочками, а то и просто кучами мусора, в которых только очень наблюдательный человек мог разглядеть бывшие запасные части. В дальнем правом углу квадратного двора, огороженного стенкой, нелепо покалеченные, изогнутые, с потрескавшейся краской, навсегда забытые, стояли два “Кировца”. Пожалуй, это были единственные на всей станции два механизма, в прошлом называвшихся и игравших роль универсальных тягачей. Кроме них ничего полезного на импровизированном складе древнего и неисправного мусора не наблюдалось.

- Никуда не сворачивай. Около двери остановись и жди.

Детектор движения и тепловизор молчали. Среди нагромождений железных труб, каркасов и карданных валов мягко алел легкий свет, исходящий из земли, словно из неоновой лампы и освещал серую картину будничного дня.

Двое прошли около стены и остановились около прикрытой железной двери.

- Там – гараж. Пройдем через него. На другой стороне есть окно, выходящее в поле. По полю три километра. Тропинка хоженая, чистая, если ничего не изменилось.

Самсон одной рукой приоткрыл дверь, другой направляя в темноту ствол автомата и держа палец на крючке. Сзади вспыхнул фонарь Родственника, разогнав темноту и отобразив великий бедлам в гараже. Раскрытые шкафы, полуистлевшие брюки, мешки, тулупы, инструменты, ключи, гайки, болты и гвозди в беспорядке раскиданные по промасленному коричневому деревянному полу. Пластиковые, стеклянные и железные банки и бутылки, валяющиеся на верстаке и прибитых сверху полках. Опрокинутая наковальня, гидравлические шланги, свисающие с гвоздей, вбитых в стену. Разбитый счетчик электроэнергии в купе с пробками, розетками и переключателями, висящий на фанерном щите, вмурованном в бетонную стену. Мелкие капли воды, бегущие вниз и капающие с потолка, маленькие разноцветные лужицы, открытые канистры, опрокинутые на пол. Патрон для лампочки. Около ворот стоит бледно-коричневый УАЗ, с виду целый, но с разбитыми стеклами и разобранным мотором. Удивительно, но он почти не изменился с первой Чернобыльской катастрофы и не был растащен “на продажу” предприимчивыми мародерами. Под машиной большая лужа черной жидкости, отблескивающей ацетатным углем. Покрышки изъедены кислотой. Около опрокинутого стула лежит чье-то тело, накрытое плотным зеленым тентом.

- Не лезь. Он погиб ещё два месяца назад. Влез в черную лужу. Я его нашел уже умирающим. Что мог, то сделал. Пошли дальше, и постарайся его ошибок не повторять.

В соседней стенке, прикрываемой автомобилем, был проем для будущей двери, которую так и не установили. Михаил направил луч фонаря внутрь, стараясь что-то внимательно узреть в пустом и подозрительно чистом прямом коридоре, ограниченном двумя стенами да закрытыми железными дверьми.

- Подожди.

Самсон снял с пояса металлический цилиндр, размерами с фонарь. В одном торце просверлено тонкое отверстие. Прибор покрашен в серебристый цвет и идеально отшлифован, никаких маркировок не видно. Михаил пригибается к полу и резким движением кидает цилиндр в темноту. Резкая вспышка света, которая режет глаза и, кажется, закладывает уши.

- Отлично, “фазу” прошли. А думал, что она с прошлого раза ещё не зарядилась.

У противоположенной двери, до которой после аномалии было метра три, не больше, Самсонов снял с плеча автомат и передернул затвор.

- Перезаряди автомат. Здесь транспортный гараж. Помещение большое. Часто крысы и остальные мелкопозвоночные ошиваются. В случае чего – бросаю гранату, ты сразу на пол.

Лучи двух фонарей рыскают среди непроглядной темноты по бортам грузовиков, корпусам автобусов. Два ЛИАЗа и три стареньких, давно выработавших свой ресурс ЗИЛа. Помещение действительно очень длинное. Но потолок не высокий и в нем видны многочисленные трещины. У опорных балок постепенно отваливается мокрая штукатурка. Пол неровный, видны куски ветоши и различные ремни (судя по всему, генераторные). Царит относительный порядок – все шкафы и тумбы заперты, пожарный инвентарь на месте. Лишь на столах легкий “творческий беспорядок”. Машины стоят в один ряд, словно по полоске, прямо у своих ворот, которые плотно заперты. Похоже, 12 апреля 86 года у местных работников был “выходной” (вынужденный или плановый – неизвестно). Всюду лежит толстый слой пыли. Едва слышно завывание ветра снаружи. На другой стороне, где расположено окно, о котором говорил Михаил, чуть светлее.

Шорох промелькнувшего мелкого животного. Два луча света перекрещиваются на спешащей куда-то одинокой крысе. Та, видимо не надеясь на помощь своего шалмана, скрывается в смотровой яме и пытается ничем не выдать своего присутствия, что у неё, надо признать, неплохо получается.

- Хорошо, что одна. По одиночке они на рожон не лезут, а отсиживаться предпочитают, так сказать “до прихода подкрепления”. Побыстрее отсюда надо линять.

Две человеческих фигуры идут сквозь тьму гаража, поднимая пыль и, постоянно осматриваясь, наводят стволы автоматов в темноту, которая рисует в воображении десятки и сотни тварей.

Из-за корпуса последнего автобуса порциями выплывает отверстие обещанного окна с выставленной и лежащей рядом старой осиновой, едва отесанной, рамой и отогнутой решеткой. Самсон смотрит в окно, затем становится спиной к стене, упирая в плечо приклад.

- Родственник, лезь первым. Не наступай на белые прогалины из гравия. Я следом.

Николай закидывает и просовывает в окно одну ногу, потом проталкивает и корпус. Через полминуты он прислоняется к стене.

- Лезь.

Легкий шелест в гараже, постепенно усиливающийся. Луч фонарика, описав не сложную дугу, застывает в дальнем углу гаража, который не закрыт массивным телом автобуса. Из дыры над полом быстро вылетает одна крыса, следом ещё и ещё…Михаил дергает за кольцо, падающее к его ногам, и швыряет гранату. Металлический стук по полу быстро удаляется. Самсон, перекидывая автомат через плечо, всем корпусом кидается в окно. Он падает на траву, в метре от Родственника.

Три секунды, две, одна… Глухой и гулкий треск взрыва в помещении вылетает на улицу, десятки мелких осколков дерева, стали и бетона, дым, пыль и кусочки цемента вырываются из окошка, вибрируют стены, падает одна опорная балка, и часть крыши (метра четыре квадратных) проваливается вниз, по пути круша кузов грузовика и уцелевших представителей крысо-мышиного рода. Ударная волна разворачивает крайний ЗИЛ, как в хорошем голливудском боевике. Ни зги не видно.

Николай срывает с плеча автомат, и, направив дуло в оконный проем, дает длинную очередь. Автомат дергается, извергая из себя гильзы и отработанные пороховые разы. Приклад больно бьет в плечо. Ни о какой прицельной стрельбе нет и речи. Пули, не успев потерять даже сотой части своей первоначальной скорости, пробивают железную обшивку автобуса, стучат по стенам, отрывая мелкие части от железобетона, рикошетят, впиваются в тушки крыс, ещё недавно нагло покушавшихся на жизнь Самсонова. Их наступательный дух мигом иссякает, и оставшиеся в живых, а также способные двигаться (подстреленные “животные”), с большой скоростью покидают гараж, стремясь как можно оперативнее добраться до вожделенного отверстия в углу.

Михаил поднимается, прижимается к стене, и, перехватив правую руку Родственника, судорожно жмущую на спусковой крючок, сквозь маску кричит ему в ухо. Тот опускает оружие и оглядывается на Самсонова.

- Они ушли, не вернуться. По крайней мере, эти. Мы сильно нашумели. Уходим. Идешь сзади.

Самсон поворачивается лицом к полю и, ни слова не произнеся, идет по примятой траве в испачканном и посеревшем комбинезоне. Николай удивленно смотрит на него, потом закрывает глаза и глубоко вздыхает. Он все ещё успокаивается после стычки. Руки сжимают автомат. Бегающий взгляд, однако, останавливается, и, человек, стоящий около стены, пружинистым шагом догоняет идущего по степи.