Если что-либо должно быть сделано, — делай,
совершай с твердостью. Ибо расслабленный
странник только больше поднимает пыли.
Будда

За моей спиной, тяжело дыша, шло девять человек. Время от времени по внутренним рациям защитных скафандров раздавались нелестные слова в адрес проводника, специально выискивающего самый трудный для пешехода путь. Зря, конечно, они меня ругают, зря! Хоть и без злости поругивают, по-дружески, но все равно зря! Обидно слышать такие слова в свой адрес, особенно если они в корне неверны. Дорога-то еще очень даже ничего, отличная дорога, если разобраться. Наоборот, должны были бы поблагодарить меня. Ведь они не на прогулке в обычном лесу, а никому из них еще не пришлось ползти по грязи, прыгать через канавы, или продираться сквозь заросли колючек. Все это еще впереди…

Им конечно, нелегко, приходится кроме всего прочего тащить на себе без малого сотню кило „необходимых для работы экспедиции приборов“, но это — их проблемы, их задача. Пусть радуются, что я ополовинил этот вес, заставив оставить при себе только самое необходимое. Тем более глупо злиться на то, что я наотрез отказался разделить с ними тяготы транспортировки „незаменимого оборудования“. И что обидно, скорее всего потеют они зря: заставить в Зоне нормально работать даже простейшие электронные приборы необычайно сложно. Весь этот процесс, который я имел возможность неоднократно наблюдать, очень напоминал мне заклинание вызова дождя каким-нибудь примитивным народом, как своей зрелищностью, так и достигнутым результатом… В общем, зря они так!

У меня были совсем другие заботы — как бы довести своих подопечных до цели, желательно в рабочем состоянии и не с пустыми руками. Сложная задача. Эх, если бы я мог справиться сам! Но Там нужны спецы в совсем других областях знаний, ежели я. Вот и приходиться ломать себе голову, каким образом сохранить жизни этих беззащитных перед Зоной людей. Непривычная для меня роль, и потому пугающая. Всю жизнь я привык заботиться только о себе, и сейчас ответственность за других людей буквально придавливала меня к земле. Хотя и не должна бы мучить она меня, они все взрослые люди и сами сделали свой выбор, но вот, сдавливается что-то в груди, когда думаю, что из-за моей оплошности или недосмотра они могут погибнуть.

Мы шли на запад, проникнув в Зону через восточную ее границу. Это потому что сегодня дул восточный ветер. А ветер в Зоне — это сила. Давно было замечено, что ветер дующий из центра Зоны тебе в лицо ни к чему хорошему не приведет. Мы ведь и вышли именно сегодня, в воскресенье, потому что метеорологи клятвенно обещали стабильный и умеренный восточный ветер, а также ясную и безоблачную погоду в придачу.

Столь благоприятных погодных условий моей группе пришлось ждать почти две недели. И это время не пропало зря. Я усиленно готовил тройку ученых и их шестерых «помощников» к предстоящему вояжу, показывая воочию самые смертельные секреты Зоны. Эти одиннадцать дней стали настоящим подарком небес, потому как по плану сверху никакого инструктажа вообще не предусматривалось. Начальство считало, что вполне достаточно того, что Там у гениев науки будет отличный проводник. Отчасти я с этим был согласен, потому что сколько обычного человека не тренируй, будь он хоть трижды доктором наук, сталкера из него не сделаешь. Сталкером надо родиться — это непререкаемая истина. А потом необходима огромная удача, чтобы потенциальный сталкер не умер по глупости из-за нехватки опыта и неразвитого чутья, того особого чутья, что является его отличительной чертой. Того чутья, что позволяет „охотнику за удачей“ видеть в Зоне много больше обычного человека… Да, сталкеров среди них не было, это точно. Но тренировал я своих подопечных совсем по другой причине, которую начальство не учло. Хорошо хоть погода подсобила, дав мне время для вправления мозгов ученых в нужном направлении…

Ведь кто погибает в зоне самым первым? Правильно, непуганые идиоты, которых у меня на попечении оказалось целых девять штук, и каждый из которых мнил себя большим специалистом-теоретиком в области аномалий Зоны. А Там, вот ведь хохма, выживают лишь практики, такие как я. Мне потребовалось восемь дней, чтобы втолковать мастистым ученым эту простую мысль. Зато теперь они беспрекословно и мгновенно слушались любого моего жеста, жадно ловили каждое мое слово. И это, как по мне, было самое главное, чему я мог их вообще обучить.

Полноценной замены моего чутья и двухгодичного опыта в Зоне больше ни у кого не было. Я был одним из самых лучших среди все еще пребывающих на нашей грешной земле сталкеров. И это — без преувеличения, трезвый взгляд на вещи. Ведь кроме меня никто больше не мог похвастаться, что побывал в Пекле, эпицентре катастрофы, и вернулся назад… Правда, я тоже этим не хвастался, но совсем по другой причине, ежели ложная скромность. Просто я написал куда следует доклад об успешно выполненном задании…

Я нахмурился, представив скольких сталкеров сожрало в адском горниле аномалий Пекла. До меня там побывало как минимум четверо. Я нашел следы их присутствия, точнее остатки тел и амуниции. Однако ни один из них оттуда не выбрался живим. А сколько искателей проблем на свою задницу погибло в полной безызвестности?

Назад вернулся только я. Мне повезло, и я отдавал себе в этом отчет. Это было везение сродни тому, что выпадает один раз в жизни выигравшему в лотерею обывателю. Второй раз, я был уверен в этом, мне так не повезет. Но я все же добровольно шел в ад на земле еще раз, да и еще ведя за собой людей.

У меня были Причины снова идти в сердце Зоны…

Зона росла, она дышала и жила своей собственной жизнью. Со времени своего возникновения она увеличилась в полтора раза. Это не считая локальных временных увеличений ее территории, после которых на нормальных до этого землях появлялись остаточные аномалии, нередко опасные для жизни. И опять-таки ветер. Иногда вместе с воздухом он разносил по миру „инородные объекты“, как изредка нейтрально сообщали СМИ. Говоря нормальным языком, это были семена ненормальных растений, споры, иногда радиоактивная, а чаще совсем не поддающаяся определению пыль. Одно хорошо, что за пределами Зоны все эти „объекты“ теряли изрядную долю своей активности. Это по официальной версии. А факты говорили несколько о другом. На расстоянии многих сотен километров вокруг Зоны участились мутации растений и животных, резко возросло количество заболеваний вирусными болезнями, увеличилось количество пациентов психиатрических лечебниц: не все могли остаться в здравом уме после встречи с неизвестным.

И самое главное — Зона РАСШИРЯЛАСЬ, причем со все возрастающей скоростью геометрической прогрессии. По прогнозам экспертов через пару десятков лет она должна была поглотить половину Европы. Это при условии, что скорость ее расширения не изменится…

Эту информацию скрывали от общественности, то есть она как бы и попадала в печать, но ее никогда не связывали в один узел проблем. И все для того, чтобы не вызвать среди обывателей ненужной паники. Пока что от этой проблемы пухли головы только у немногих избранных, которые со всех сил искали пути ее решения. Им не было когда паниковать. Паника — удел слабых.

Именно поэтому я вызвался добровольцем два года назад. Я не привык надеяться на то, что кто-то решит проблему, пока я буду отсиживаться в стороне. Такая жизненная позиция не для меня. И вот, мое несгибаемое намерение прорваться в нулевой пояс, или по-простому Пекло, принесло плоды.

По специальным картам, созданным по высокоточным снимкам со спутников, а также на основании многочисленных докладов исследователей и рассказов вольных сталкеров был определен центр Зоны, так называемое „Пекло“ — место наибольшей концентрации ее аномалий. И как полагали многие эксперты то место, где и случилась катастрофа, потому что чем дальше от этого центра, тем меньше становилась плотность аномалий. Учтя это, систему координат в Зоне привязали к Пеклу, назначив его нулевым поясом — кругом километрового диаметра. За ним сразу шел первый пояс — кольцо километровой ширины, за ним второй… Всего в момент возникновения Зоны насчитывалось четырнадцать поясов, сейчас их было уже двадцать два. И что неприятно, опасность поясов все время возрастала, стремясь приблизиться к смертельному безумию Пекла. По сути, сейчас первый, второй и большая часть третьего пояса слились с Пеклом, став неотличимыми от него. Иногда у меня возникала ужасная мысль, что опасность Пекла тоже все время возрастает. Эта мысль сидела занозой у меня в подсознании, заставляя спешить со всех сил. Потому что если это была правда, то времени у человечества почти не осталось — опасности Пекла в ближайшем времени должны были перейти за тот порог, с которым еще способен справиться человек… О том, что ждет тогда человечество я боялся даже задумываться.

Я шел впереди, выбирая дорогу в соответствии со своими обостренными чувствами, далеко уже не такими, как у обычных людей. Каким-то образом я Видел то, чего не Видели другие. Возможно, я теперь замечал то, что обычно человеческий разум, особенно разум современного цивилизованного человека, замечать отказывается. Моя картина мира изменилась, да и трудно было бы представить, что она останется прежней после близкого знакомства с непредсказуемым и зачастую нелогичным миром Зоны. В любом случае, даже если у меня было тяжелое нервное расстройство, мои поступки, совершенные на основании моего Видения, всегда оказывались верными. Так что сомнения в своей „нормальности“ меня не мучили…

Моим нынешним заданием было довести экспертов до „Лаборатории активного изучения пространства-времени“.

О ее существовании я узнал лишь месяц назад, вскоре после возвращения из Пекла. До этого я мог лишь гадать, с какой целью я искал ПРОХОД к зданию разрушенного завода, который находился в самом центре нулевой зоны, в нескольких километрах от АЭС. Теперь я знал…

Оказывается, уже не первый десяток лет в нашей стране проводились многообещающие исследования пространства-времени, причем из той области, что обычно принято считать фантастикой: гиперпространственные прыжки, параллельные миры, и прочее в таком же духе. Почему эти опыты проводились именно возле закрытой АЭС — было понятно. Во-первых, никто не мешает — посторонних людей в зоне отчуждения нет, это не считая забредших грибников и им подобных, которые совсем не шпионы и опасности не представляют. Во-вторых, море бесплатной неучтенной энергии, причем под боком, которую можно тянуть из работающих реакторов чуть ли не целую вечность. В-третьих, в случае неудачи вокруг опять-таки раскинулась безлюдная местность. Другими словами — идеальный вариант.

Вариант размещения и в самом деле был идеальный, вот только эксперименты ученых оказались далеко небезобидными. Во время одного из них произошла Катастрофа — с этим были согласны все ознакомленные с реальным положением дел эксперты. Однако никто из них не мог сказать, что и как там произошло. Это-то и предстояло выяснить идущим за мной светилам науки…

Пока что на нашем пути не встретилось неожиданных преград. Тропа, проложенная мной месяц назад, не изменилась. Это и не удивительно, в двенадцатом поясе-то. Это дальше аномалии все сплошь кочующие, здесь же они более усидчивые, постоянные.

Было раннее утро, солнце едва начало закрашивать нежно-розовыми тонами восточный край неба. У нас впереди был целый день, длинный пятнадцатичасовой летний день. За это время мы должны были преодолеть двенадцать километров Зоны.

Прошло всего лишь десять минут с тех пор, как наши ноги коснулись земли в средине тринадцатого пояса. До этого места нас доставили на вертолете, причем мне пришлось угрозами заставлять пилота залететь в такую, по его мнению, задницу. Что ж, другого я и не ожидал, так как редко какой вертолет залетал дальше семнадцатого пояса. И это не удивительно, ведь никто из пилотов не был истинным сталкером и не мог видеть в воздухе разбросанных гравитационных ям и прочих аномалий…

Я встряхнул головой, отгоняя досужные размышления. Здесь для них не было места. Сконцентрировавшись на окружающем, я продолжил путь.

Мы шли по местности, где преобладала каменистая почва, разбавленная местами болотистыми и песчаными участками, вперемежку с пятнами сплавившегося в стеклянную массу песка. Последние были точь-в-точь такими, как после ядерного взрыва, если бы существовал ядерный взрыв такого маленького масштаба, что оставлял после себя пятно меньше пяти метров в диаметре. И что странно, вокруг этих стекляшек не было радиоактивного излучения. Но вот внутри них бушевала безумная радиация, убивающая любое живое существо в считанные секунды. Как показывали опыты, существовала четко очерченная полусфера, накрывающая стекляшку невидимым глазу куполом. Ее не мог засечь ни один прибор, зато ее Видел я. Она казалась мне льдистой мыльной пленкой, вуалью застывшего пламени, режущего глаза своим ярким светом.

Стекляшки встречались здесь не слишком часто, между ближайшими из них расстояние было не меньше двух сотен метров. За прошедшие годы большинство стекляшек занесло землей и песком, сделав их незаметными на глаз, поэтому они представляли огромную опасность для людей. Единственный способ засечь их был нести перед собой на длинной палке счетчик радиации, причем особой конструкции, специально приспособленной для измерения чрезвычайно интенсивных излучений. Или же можно было обойтись без него, если ты умел Видеть…

Вокруг было редколесье, на большее покалеченная каменистая почва была неспособна. Обычные сосны и березы росли здесь вперемежку со странными кактусоподобными растениями с огромными пушистыми венчиками на концах толстых ветвей. Эти были неземные растения, я был в этом уверен, хотя это и было всего лишь мое чувство.

В Зоне вообще редко встречались мутанты обычных земных растений, в смысле выжившие их экземпляры. Чаще попадались мертвые изуродованные огрызки, в которых с трудом можно было опознать некогда могучий дуб или стройную березку. Мутанты здесь попросту не приживались. Вместо них здесь росли совершенно неизвестные растения, словно заброшенные сюда с другой планеты, скорее даже с нескольких. Это же подтверждали и ученые, разводя руками и рассказывая о совершенно другом принципе строения генетического кода, а то и вовсе о кремнийорганических формах жизни.

Крупных животных в Зоне не было, они либо вымерли, либо покинули ее территорию. Тут было столько ловушек, что знание их не успевало закрепиться в передаваемых по наследству инстинктах. Из всего животного мира тут выжили только мыши и крысы, расплодившиеся в неимоверных количествах и начавшие в последнее время сбиваться в стаи. И то, они обитали только во внешних поясах, предпочитая не соваться в глубь породившей их земли.

Вместо зверей в Зоне были насекомые, и какие! Во многих из них с трудом угадывались земные предки.

Псевдоразумные рои ос, гигантские кочующие муравьи, кислотные мушки, кислотой же плюющиеся пауки, мухи размером с воробья… Единственной радостью было отсутствие комаров, которым нечего стало жрать. Печальным фактом было то, что от кровожадных насекомых погибло ненамного меньше людей, чем от аномалий. Хорошо еще, что они редко залетали за пределы восьмого пояса, иначе количество сталкеров в Зоне резко уменьшилось бы, потому что мало кто мог позволить себе соответствующий защитный костюм. Единственным спасением от насекомых были портативные огнеметы и различные отравляющие вещества, специально разработанные для борьбы с ними. Ультразвук, неплохо зарекомендовавший себя в борьбе с обычными представителями племени насекомых, на этих порождений Зоны почему-то не действовал…

Я с горечью подумал о тех сотнях людей, что слетались в Зону, словно мотыльки в пламя. Они искали здесь приключений, они искали здесь денег, они искали здесь славы, а находили лишь смерть. Часто это происходило из-за того, что они не могли себе позволить хорошего снаряжения и лезли в Зону надеясь на удачу. Наивные романтики. Удача улыбается сильным, слабых она не замечает. Мне было жаль их, погибших так глупо…

Мое начальство могло себе позволить многое, поэтому моя группа шла в облегченных скафандрах, весом в пятнадцать килограмм каждый. Последнее чудо техники: удобная модульная архитектура, позволяющая одевать их по частям, металлизированная герметичная ткань из кислото- и жаростойкого пластика, могущая к тому же выдержать прямое попадание пули из автомата. Какой-то конструктор мне подробно рассказывал о передовой технологии изготовления композитных материалов, которая была применена при создании этих скафандров, но я почти ничего не запомнил. Прозрачные шлемы с круговым обзором, запас воздуха на пять часов, причем это в дополнение к очень хорошей системе фильтрования.

Скафандр удобно прилегал к телу, почти не сковывая движения, это если привыкнуть к лишнему пуду веса. Чтобы передвигаться в подобной тяжести мои подопечные тренировались по три раза в неделю уже чуть ли не два года, с того самого момента, как начались поиски пути в эпицентр катастрофы. Ну и я, естественно, пробыл в нем большую часть своего времени. Иногда мне даже начинало казаться, что он стал частью меня, настолько я к нему привык…

За первых три часа путешествия мы прошли шесть поясов, шесть километров, если считать по прямой. Группа слушалась меня беспрекословно, шаг в шаг повторяя мой маршрут, выписывая за мной хитрую извилистую змейку. Мне даже ни разу не задали глупых вопросов наподобие: „А почему это мы свернули в болотистую канаву, если прямо впереди ровная земля!“. Это было приятно, это давало надежду, что все пройдет как задумывалось. Да, не зря я тренировал их. Теперь никто не сомневался в моей лидерстве, все верили, что я вижу то, что недоступно им. Именно верили, а не знали. Потому что только вера побуждает человека действовать без долгого, а в данном случае чреватого смертью, обдумывания.

Мое внутреннее чутье подсказывало, что протопали мы ножками километров одиннадцать. Неплохая скорость, даже учитывая то, что шли мы по проложенному мной маршруту и в группе не было стариков и больных. Восемь мужчин и одна женщина шли за мной, доверившись моему опыту. Они были хирургами, которых я вел к пациенту. Им предстояла трудная операция, за последствия которой они были готовы платить своими жизнями. Хорошие люди, с которыми я успел подружиться…

Олег — мы общались по-простому, не обращая внимания на возраст и ученые степени — пятидесятилетний мужчина с растрепанными седыми волосами, все еще в отличной физической форме. Весельчак, знающий множество всевозможных историй и анекдотов, которые с удовольствием рассказывал в лицах, вызывая смех даже у мрачного Сергея.

Странный народ ученые, умудряются сочетать в себе такие черты характера, что только диву даешься. Например, тот же Сергей. С одной стороны очень серьезный мужчина лет тридцати, педантичный, любящий порядок и точность. Молчаливый — говорящий редко, но очень емко и всегда по теме, — аккуратный, действующий с достойной робота точностью и последовательностью. А с другой — умеющий слушать и быстро становиться своим в новой компании.

Хотя по количеству необычного сочетания черт характера первенство в нашей группе держал третий представитель племени ученых, а точнее представительница — Ира.

Она была единственной женщиной в нашей мужской компании, что придавало ей еще больше очарования. Крепкого телосложения, но стройная и с очень неплохой фигуркой. К тому же она обладала обаятельным лицом и обвораживающей улыбкой. Ей было около тридцати лет, как я определил по ее поведению. О возрасте я ее не спрашивал, вдруг обидится? Да и не важно это было сейчас. Главное — она была специалистом в своей области. Вот только что это за область я имел весьма смутные представления, хотя и неоднократно пытался выяснить это у нее. Но она на мои прямые вопросы либо отмалчивалась, либо уводила разговор в сторону. Другими словами скрытничала она о своей личной жизни и профессиональной деятельности, и очень успешно скрытничала. Правда на разные отвлеченные темы разговаривала охотно… Все что я смог извлечь из наших многочисленных разговоров так это то, что она очень умна и обладает отменным чувством юмора.

Красивая и умная… Редко, непозволительно редко встречается такое сочетание, к сожалению. В другое время я бы ни за что не преминул познакомиться с ней поближе, намного ближе, чем мог позволить себе сейчас…

У всех троих были ученые степени, все трое были лучшими специалистами по пространственно-временной теории из тех, что остались после катастрофы. Много ученых погибло в ходе ее. Тогда была какая-то презентация, демонстрация ПРОРЫВА. На ней присутствовали почти все разработчики проекта „Призма вечности“. Олег был в числе приглашенных специалистов, но не приехал. О причинах этого я не знал. Сергея привлекли к проекту уже после катастрофы. Он был лучшим из „подающих надежды“ теоретиков. Ира была помощницей, правой рукой, а также дочерью погибшего во время презентации ведущего специалиста проекта Степана Аркадиевича Коваля. Во время трагедии она отдыхала на море. Ее тоже спас случай.

Кроме ученых в моей группе было еще шесть человек, охранников, носильщиков и помощников в одном лице. В этом вопросе пришлось идти на компромисс с начальством, учеными и здравым смыслом. Совмещение обязанностей охранника и носильщика, как по мне, очень глупо, но девять человек — это тот максимум, за которым я еще мог хоть как-то уследить. Я предпочел бы взять еще парочку сталкеров, увеличить отряд еще на пол десятка человек, чтобы охранники охраняли, а носильщики несли, но… но мое руководство было категорически против и дало шестерых «бойцов» в помощь мне и ученым. И что обидно, ни один из них не было раньше в Зоне. Хотя, может оно и к лучшему — будут вести себя тише.

В отличие от всех остальных, шестерка помощников была облачена в усиленные экзоскелетами тяжелые бронированные скафандры, более защищенные чем обычные, но менее маневренные. Им без экзосклетов было никак. По двадцать кило оборудования у каждого в специальных контейнерах, прикрепленных к спинам, двадцать пять килограмм скафандр, оружия и разной полезной всячины килограмм пятнадцать — получалось шестьдесят килограмм дополнительного веса, с которыми только экзоскелет и справится. Охранники были похожими друг на друга, плечистыми, высокими, сильными и массивными. Красивые тела, ничего не скажешь. Хотя в Зоне от накачанных мышц толку немного, потому как пляжей с девушками здесь не наблюдалось, а грубая сила сама по себе ничего не решала…

Я никогда не был обладателем до предела раскачанных мышц, а в последнее время и те что были как-то уплотнились. Что ж, охранники сильные и большие, а я ловкий, меньше по габаритам, но не менее сильный. В Зоне иначе никак, только ловкость сплавленная с силой позволяла общаться с ней на равных. Только быстрые и спонтанные поступки, совершенной с внутренней силой, могли принести здесь победу…

К Пеклу мы подошли лишь к трем часам дня. С небольшого холма, на котором мы оказались, обходя заливший низинку студень, был хорошо виден завод в трех с небольшим километрах от нас. Так близко, и так далеко.

Впереди нас царил хаос. Аномалии почти сливались одна с другой, раскрасив землю причудливым узором. Проходы между ними были похожи на лабиринт, подвижный лабиринт, в центре которого ждал минотавр технической цивилизации, выдумка человеческого интеллекта, вышедшая из-под контроля своих создателей. Страшная выдумка, грозившая если ее никто не сможет обуздать, низвергнуть своих создателей в бездну небытия.

— Все идут шаг в шаг за мной, — я обернулся к застывшим позади меня подопечным. — Связь там почти не будет работать. Командные жесты вы знаете. Это я так, на всякий случай говорю. Вы все люди очень неглупые, сами все понимаете. Удачи нам всем! И да пребудет с нами Сила!

Я улыбнулся и увидел, как на лицах людей появились ответные улыбки. Правильно, нечего идти навстречу опасности в мрачном настроении! Если выживешь, то волновался ты зря, только портил себе нервы. Если нет… Что ж, умирать лучше с улыбкой на губах, достойно приняв у смерти дар забвения.

Вскоре Пекло поглотило нас. Я полностью сконцентрировался на Видении, находя аномалии и отслеживая малейшие изменения их формы, интуитивно выбирая правильный путь. Мы дико петляли, но все же продвигались к цели, следуя моему старому пути. Эта тропка изменилась, но в целом осталась похожа на себя, какой я ее запомнил.

Низкие багровые небеса нависали над нашими головами. Безмолвие окружало нас, ветер молчал. Тут не было ничего стабильного, казалось, что мы попали в картину безумного художника, который раз за разом небрежными взмахами кисти правил свою работу.

Мир вокруг напоминал поле боя. Рытвины, выбоины, насыпи, обломки строений, куски странных механизмов, поломанные предметы, останки тел… и пыль. Под нашими ногами хрустел прах. Именно его уносил отсюда ветер. Прах живого и неживого, то, во что со временем превращает Зона своих жертв. Меня всего пробирала дрожь, когда я вспоминал про это, но не думать про это у меня плохо получалось. Временами из глубины души поднималось всепоглощающее чувство страха и жалости к себе, такому беззащитному и беспомощному перед неизведанными силами Пекла. Эти минуты слабости приходили у уходили, но избавится от них я не мог. Может оно и к лучшему. Страх не позволял мне расслабиться, помогал концентрироваться на окружающем мире, напоминал, что я не бессмертен, что я человек…

Изредка до меня долетали обрывки фраз ученых, комментирующих увиденное. В их разговорах, казалось, не был нормальных слов кроме предлогов и ненормативной лексики. Раньше я и подумать не мог, что ученые могут так красочно выражаться. А оно вот как… Еще один мой стереотип разрушился. Сколько их уже исчезло, но постоянно обнаруживаются новые. Пару недель назад, например, я думал, что такие солидные ученые и водку не пьют, а только сидят в лабораториях и опыты проводят. Ошибался я. Правильно наши предки говорили: век живи — век учись. Не останавливайся, двигайся, постигай новое, потому что иначе ты пустышка, ты мертв внутри и жизнь твоя пуста…

Все же после нескольких часов прослушивания обсуждений ученых, я начал понимать, о чем они говорят. Они говорили о нестабильном узле гиперпространственной связи, который намертво связал одиннадцать миров. И теперь эти миры варились в Пекле, точнее в одиннадцати Пеклах — этой напасти хватило на все пострадавшие миры. Этакий получился суп из различных миров. И блюдо это грозило выкипеть и залить всю плиту, а повар куда-то ушел и всего этого не видел… А может и не было его никогда?

К восьми часам вечера мы вышли к асфальтированной площадке перед заводом. Пять часов пути сквозь Пекло показались мне вечностью, высосав из меня все силы. Руки и ноги налились свинцом, от постоянного напряжения болели глаза, першило в горле, в голове слегка шумело. Мне был необходим отдых, хотя бы несколько минут покоя. Остальные устали намного меньше чем я. Им приходилось только переставлять ноги вслед за мной, на них не давила ответственность за погибших…

Не досмотрел я — сказалось напряжение долгого дня, — не распознал вовремя нестабильную комариную плешь. Я ошибся, совсем немного, а в результате резко увеличившаяся аномалия слизнула двух последних охранников, пожевала своими жадными челюстями и выплюнула назад жалкие остатки.

— Не останавливаться! Только вперед, иначе умрем все, — сказал я тогда. — Им мы уже ничем не сможем помочь…

Что я мог еще сказать? Мне с трудом удалось не сорваться на истерический крик…

На этой площадке перед заводом, со всех сторон окруженной аномалиями я отдыхал в прошлый раз, часов пять отдыхал. И сейчас я так обрадовался возможности перевести дух, что не обратил внимания на слабое предостережение своей интуиции. Что-то изменилось в уцелевшем пятне асфальта, метров тридцати в поперечке. Я отмахнулся от этого ощущения, списав его на усталость. И как оказалось зря.

Весь отряд успел расположиться в центре площадки, когда до меня наконец дошло, что я завел всех в ловушку. Редкая аномалия, практически незаметная и поэтому крайне опасная. Мышеловка, бомба, которую мы только что активировали. Черт, черт, черт!

Это была странная аномалия, встречающаяся только в Пекле. Когда-то я уже попался в ее сети. Тогда я едва не умер, оставив в ней почти все свое снаряжение, пробираясь затем по Зоне почти голый…

Не знаю, чем была Мышеловка на самом деле. Я считал ее разновидность комариной плеши. Не важно это было. Важно было то, как она работала. Вот это было очень важно. Сначала в пространстве копился некий „потенциал“, некая энергия. До тех пор пока он не достигал некоторого порога, это место было безопасным. После этого достаточно было привнести в эту область что-то тяжелое, например человеческое тело, чтобы запустить механизм саморазрядки. И тогда возникала нестабильная комариная плешь с мощными разнонаправленными векторами гравитации. Обычно проходило несколько минут от того момента как в Мышеловку попадало инородное тело, до того мига, когда она взрывалась хаотичными гравитационными волнами, безумной гравитационной бурей. Казалось бы ничего страшного, в запасе есть несколько минут, но… Был еще один момент, без которого Мышеловка была бы намного безобиднее — при удалении первоначальной массы из области действия Мышеловки, она разряжалась мгновенно.

— Всем снять с себя скафандры! Вещи и оружие положить на землю. Быстро, потом все объясню! — я повернулся к своим подопечным, и начал разоблачаться, подавая им пример. Они мне еще доверяли, несмотря на смерть двоих охранников, поэтому очень резво кинулись выполнять мое задание.

Я раздевался, а мысли мои лихорадочно работали — мне предстоял нелегкий выбор…

Оправдывает ли цель средства? Извечный вопрос. Мне казалось, что моя цель оправдывает, но легче мне от этого не становилось.

— Самые необходимые приборы переложите в одну емкость, можно в две, — бросил я ученым, когда они закончили раздеваться. — Но только те, без которых нельзя обойтись!

Ученые переглянулись, плечи их поникли. Похоже, они о чем-то начали догадываться. Пусть. Главное, что они не спорили, ловко перекладывая приборы из емкости в емкость. Спустя минуту из четырех полных емкостей они упаковали две, набив их почти под завязку. Снова переглянувшись, Олег и Сергей взяли их в руки.

Тем временем я подхватил свой рюкзак и оружие. Бросать их здесь я не собирался, так как шанса выбраться из Зоны без них практически не было.

Охранники стояли немного в стороне, сбившись в плотную кучку. На всех их, как и на мне с учеными, были термокомбинезоны, носимые под скафандром. На их лицах читалось недоумение. Я их понимал. Их друг Антон, сталкер, которому они доверяли, сейчас отдает жесткие и непонятные приказы. То и дело они бросали на меня косые взгляды, в которых все меньше было доверия. С каждой секундой они становились все более напряженными, особенно когда поглядывали на мой автомат, который я держал наготове, сняв с предохранителя.

— Все будет хорошо! — как можно более спокойным тоном сказал я, поглядывая на охранников. — Только не паникуйте, четко следуя моим инструкциям. Мне некогда объяснять, почему и зачем я это делаю. Но за непослушание буду карать смертью! Понятно? Убью без раздумий, потому что сейчас один паникер может погубить всех.

Решение далось мне нелегко. Мне еще никогда не приходилось брать на себя такую ответственность, ответственность решать кто умрет, а кто будет жизнь. Причем решать не абстрактно, а относительно жизней людей, с которыми я успел подружиться. Никогда еще я не принимал подобных решений. Так получилось, может к добру, а может и нет. Я больше привык рисковать только собой, а не другими людьми.

Я понимал, что это скорее всего смертный приговор одному из охранников, но другого пути я не видел. Что ценнее, жизнь человека или мертвые железки? Раньше я думал, что жизнь человека. Я ошибался, в который раз. В данном случае приборы были ценнее жизни человека, а жизни ученых были ценнее жизни охранников.

— Олег, ты иди первый, — скомандовал я ученому. — Вон к той двери и иди, там безопасно. Быстро!

— Ира, беги следом, — я не смотрел на нее, не решаясь отвести глаза от охранников. Дуло автомата не было направлено точно в их сторону, но это было делом одного мгновения. Они чувствовали это и нервничали, но как-то разрядить обстановку я не мог. Не было времени.

— Сергей, вперед! — бросил я второму ученому, начав пятиться к двери.

— Артем, бегом, — я кивнул охраннику. Немного рановато я дал ему команду, но выбора у меня не осталось. Еще секунда, и охранники взбунтовались бы.

Артем начал двигаться, но тут не выдержали нервы у Стаса, одного из трех оставшихся охранников. Что-то он почувствовал. Наверное потому, что его я собирался выводить из ловушки последним, что не оставляло ему почти никаких шансов выжить.

Он метнулся к лежащему в шаге от него автомату. В перекате ухватив его, он начал наводить его на меня. Поздно. Чего-то подобного я ждал и боялся… Моя рука не дрогнула и вестники смерти нашли свою цель. Гильзы еще подпрыгивали на асфальте, а я уже кричал очередному охраннику:

— Коля, не тормози!

Моя спина уперлась в стену, все это время я продолжал пятиться, ни на миг не отрывая взгляд от площадки. Артем пересекал границу аномалии, Коля был почти у нее.

— Миша, пошел! — крикнул я последнему охраннику.

Услышав мой крик, Миша рванул как бешенный. За его бегом наблюдали все. В какой-то миг у меня зародилась надежда, что смерть его минует…

Он был почти у черты, когда по всей площади замелькали ломаные тени, начали бегать волны ряби, взметнулась пыль. Раздался вскрик Миши, падающего на землю, словно сломавшаяся кукла.

Все стихло. Молчание, казалось, заполнило все вокруг.

Я подбежал к Мише, неподвижно лежащему на земле. Он был мертв. Прикрыв его глаза, сочащиеся кровью из многочисленных лопнувших сосудов, я поднялся и вернулся к молчаливо стоявшим остаткам своей группы. Позади меня на площади остались разломанные скафандры, покореженные приборы и разорванное на мельчайшие куски тело Стаса.

— Хочу верить, что мы выполним нашу миссию и их смерть не будет бессмысленной, — я говорил эти пафосные слова и чувствовал, что теряю над собой контроль. Я знал, что повторяюсь, но ничего более умного в данный момент придумать не мог. — Впрочем, если мы не справимся, то в скором времени присоединимся к ним…

Мой голос сорвался и я замолк. В груди стоял какой-то горький ком, на глаза наворачивались слезы. Я словно смотрел на мир сквозь стеклянную стену, он казался мне нереальным. Мне было плохо. За два последних года я насмотрелся на смерть во всех ее обличиях, но это не была смерть по моей вине. Эти двое охранников погибли, потому что я так решил.

Взмахнув рукой чтобы ко мне не подходили, я плюхнулся на землю. Подтянув к себе колени, я уткнулся в них лицом и обхватил руками. В голове царил хаос. В ушах шумело, обрывки слов мелькали в сознании. Меня начинало трусить. Такого со мной раньше никогда не было, хотя раньше по моему выбору и люди не умирали…

У меня был шок. Я понимал это и прилагал все силы, чтобы от него избавиться. Усевшись в позу лотоса, я начал глубоко дышать, постепенно ускоряя ритм, потом опять замедляя. Через несколько минут в голове у меня прояснилось, исчез шум в ушах.

Я поднялся и посмотрел на своих подопечных, все еще стоящих возле двери. Ира смотрела на меня сочувственно. У нее было бледное лицо, губы дрожали, а глаза влажно блестели. Сергей был невозмутим, Олег пытался согнать со своего лица мрачное выражение и улыбнуться. Получалось это у него плохо. Коля подпирал стенку, прикрыв глаза. Артем нервно вертел головой, отводя от меня взгляд. Плохой признак. Надо быть с ним поосторожнее в дальнейшем…

Мы направлялись в подвалы, где располагались основные лаборатории проекта. План завода я знал назубок. У меня даже были просчитаны девять различных маршрутов, которые должны были привести к одному из двух входов в подземный комплекс. Хоть какой-то из них должен был быть проходимым, про другой вариант я не хотел даже думать.

Аномалий внутри было до странности мало как для самого сердца Пекла. Я шел впереди, за мной Олег, Ира, Сергей, Артем, замыкал шествие Коля. За час блужданий по пыльным коридорам и цехам завода, мы не приблизились к цели ни на шаг. Я испробовал пять вариантов маршрутов, но везде попадались непреодолимые аномалии. Приходилось их обходить, возвращаясь чуть ли не к самому началу.

За это время все, как мне казалось, успокоились. Пережитое на площадке поблекло под грузом новых впечатлений. Я постепенно начал уделять меньше внимания присмотру за Артемом, больше концентрируясь на поиске пути. Он сумел усыпить мою бдительность и напал на меня. Не знаю, зачем он это сделал. Без меня им было не выбраться из Зоны, и он это должен был понимать. Возможно, он не сумел простить мне смерть своих товарищей и немного помешался на мести. Однако он свой шанс расплатиться со мной не упустил…

Уцелевшее оборудование таскали по очереди. Был черед Олега и Коли нести его, когда зайдя в очередной тупик я повернул назад. О том, что Артем может на меня напасть я не думал…

Я успел почувствовать какое-то движение за собой и инстинктивно прыгнул вперед, однако зацепился за арматуру торчащую из пола и упал, больно ударившись коленями. Приклад автомата впился мне в живот, сбив дыхание, а рюкзак хорошенько стукнул по спине. На миг я замер от шока. Тут послышался звук падающего оборудования и следом за этим несколько глухих ударов.

Оттолкнувшись от пола руками я перевернулся, нацелив автомат на дерущихся охранников. Нет, уже не дерущихся. Коля падал на пол, зажимая руками живот, а Артем бежал ко мне, выставив перед собой окровавленный нож. Вот, гад, припрятал где-то оружие!

В отчаянном рывке Артем прыгнул на меня. Это было последнее, что он сделал в своей жизни. Я нажал на курок. Свинцовый град встретил бывшего охранника на излете, прошил насквозь десятком пуль и отбросил назад.

Я медленно поднялся и подошел к Коле. Охранник умирал — его рана была смертельной, во всяком случае здесь. Сквозь глубокий и длинный разрез наружу пытались вылезти серые змеи кишок, купаясь в обильной алой крови. Была повреждена артерия. Жуткое зрелище.

Присев на корточки возле умирающего я сжал его запачканную в крови руку и посмотрел в глаза. Слова были не нужны. В его глазах плескалась боль, сверкая в тонкой пленке слез. Возможно, мне это показалось, или же я просто хотел в это верить, но Коля не боялся умирать. Я не видел в нем страха, скорее какое-то необычайное спокойствие, которое известно всем, не раз смотревшим в глаза смерти. Для них она не таинственная старуха с косой, а старая знакомая, добрая избавительница от мук и тягот жизни.

Я смотрел в глаза умирающему и обещал себе, что меня он спас не зря. Не зря!

Внезапно я стал плохо видеть. На мои глаза наворачивались слезы, и я не сдерживал их. Впервые за много лет я плакал. Во мне словно прорвалась плотина, и слезы текли ручьями. Я оплакивал не только Колю, но и всех своих безвременно ушедших друзей, которые были очень мне близки. Я оплакивал себя. Я плакал.

Так я и сидел возле Коли, пока душа не покинула его бренное тело. К тому времени мои слезы успели высохнуть, осталась только решимость довести дело до конца.

— Идем, — мой голос снова был тверд, однако я не решался посмотреть в лица ученых. Не сейчас. Позже. Когда боль утихнет.

Я был опустошен. Хотелось лечь и забыться, хотя бы на время. Событий последнего дня было слишком много для меня, моему разуму нужен был отдых, которого я сейчас не мог себе позволить…

Седьмая попытка прорваться ко входу в подземный комплекс удалась. Я не удивился, когда к огромному круглому люку, похожему на те, что есть в банковских хранилищах, подошла Ира и вставила в механическую часть замка маленький стальной ключ.

Сконцентрироваться на действительности мне было очень сложно, мысли то и дело убегали в грезы. Я держался из последних сил. Момент открытия люка вообще выпал из моей памяти. Путь по цепочке лабораторий и соединяющих их коридоров запомнился очень слабо.

Очнулся я от своего странного состояния в большом квадратном зале, метров тридцати в поперечке, заставленным множеством аппаратуры, пультов и прочего технического барахла, мостящегося у стен. И что удивительно, все это еще работало. Возле каждого пульта стояло по креслу, и ни одно из них не пустовало. Здесь было сухо, поэтому тела ученых засохли и мумифицировались. Запашек был еще тот, из-за него я наверное и очнулся так быстро.

В центре зала на круглом возвышении полуметровой высоты и десятиметрового диаметра, стояла странная шестигранная дымчатая призма, высотой около метра. По ее граням носились блики света, изредка срываясь с них и падая на стены странными разноцветными пятнами.

К площадке тянулись многочисленные толстые энергетические кабели, по которым до сих пор текла энергия, подпитывая странный механизм.

— Что это? — я недоуменно глянул на Иру.

— Это призма вечности, — обреченно вздохнула женщина и тихо, почти про себя, прошептала. — Они таки решились включить ее…

— Можно поподробнее? — я заглянул Ире в глаза.

— Теперь можно, — она посмотрела на Олега и Сергея, так же как и я, недоуменно смотрящих на нее. — Бросайте оборудование, оно нам не пригодится.

— Почему? — спросил Сергей своим вечно спокойным и тихим голосом.

— Потому что я теперь точно знаю, что здесь произошло, — Ира нахмурилась. — Точнее я знаю, что послужило причиной возникновения Зоны. Как именно это произошло, я не знаю…

В воздухе повисло молчание, было слышно, как тяжело дышат уставшие ученые. Наконец Ира продолжила свой рассказ:

— Призма, которую вы видите, была обнаружена еще в советские времена среди обломков летающей тарелки в тайге в 1987 году. Да, да, именно летающей тарелки. И не смотрите так удивленно. Так вот, после некоторых исследований, наши ученые выяснили, что это главная часть гиперпространственного двигателя. После этого начались исследования, которые проводились именно здесь. Мой отец работал над этим проектом с самого начала, сначала простым лаборантом, а потом главным координатором…

Ира снова прервалась, словно обдумывая то, что ей предстояло сказать.

— Так вот, исследования продвигались, но воссоздать подобную призму не получалось. Тогда возникла идея заставить ее работать и посмотреть что будет. Глупая идея, вызванная отчаянным желанием понять, а что дальше — не важно. С годами, когда остальные пути исследования терпели крах один за другим, эта идея крепла, пока два года назад не воплотилась в жизнь, — печаль заполнила глаза Иры. — До этого момента я еще могла надеяться, что причиной катастрофы было что-то другое, но…

— То есть все аномалии, которые мы наблюдаем в Зоне — это остаточные возмущения, создаваемые работающим инопланетным двигателем? — Сергей пристально посмотрела на Иру.

— Да. Очевидно, он не предназначен для работы на поверхности планет. А мы, люди, по глупости открыли эту шкатулку Пандоры. Как всегда…

Фраза повисла в воздухе.

— Можно что-то сделать? — я развел руками. — Например, кабель питающий перебить?

— Ни в коем случае! — замотала головой Ира. — Последствия этого будут непредсказуемо ужасны. Вот если бы призму выключить…

— А это возможно? — заинтересовался я.

— Не знаю, — Ира наморщила лоб. — На верхней грани призмы есть круглая клавиша. Если ее нажать, то призма постепенно выключится.

— Так в чем проблема? — я пожал плечами.

— Призма создает вокруг себя пузырь другого пространства-времени. Не знаю, что станет с человеком, который попадет в него. Скорее всего, он умрет. Не знаю…

Минут пять мы молча сидели, каждый наедине со своими мыслями. Наконец что-то во мне прошептало: „Пора“. Я поднялся, и не оборачиваясь пошел к Призме Вечности. Интересно, а почему именно Призма Вечности? Для красивого слога? Или у этого названия есть смысл?

Возле самого постамента я наконец начал Видеть пузырь, о котором говорила Ира. Он казался мне прозрачнейшим куском горного хрусталя, легонько дрожащим от переизбытка внутренней энергии.

На мгновение я остановился, а потом сделал шаг навстречу смер…

Я был жив, но чувствовал себя очень странно. Это было словно ужасный сон, в котором ты не можешь пошевелить ни ногой, ни рукой. Неприятное ощущение беспомощности и паники охватило меня, но вдруг я осознал, что далеко впереди сияет призма. Я не видел ничего кроме нее, да и ничто больше меня не интересовало. У меня была цель, и я сделал к ней свой первый шаг, точнее попытался. У меня не получалось, но я не сдавался. Я пытался еще и еще, мысленно представлял, как напрягаются мускулы и нога сдвигается вперед.

Прошло очень много времени. Внезапно я понял, что немного продвинулся вперед. Меня охватило ликование и вдруг все изменилось…

За моей спиной, тяжело дыша, шло девять человек. Время от времени по внутренним рациям защитных скафандров раздавались нелестные слова в адрес проводника, специально выискивающего самый трудный для пешехода путь…

…

На мгновение я остановился, а потом сделал шаг навстречу смер…

Я был жив, но чувствовал себя очень странно. Это было словно ужасный сон… Сон? Волна дрожи пробежала по моей спине, добралась до головы и осветила разум вспышкой прозрения.

Я вдруг понял, что все только что увиденное — уже было, уже случилось со мной, причем не единожды. Получается, что я видел сон, воспоминание о последнем запечатленном мною дне? Или это не сон-воспоминание? Возможно, это петля времени? Мои мысли путались. Страх темной вуалью упал на мой разум. Неужели это все, что мне осталось, раз за разом переживать свой последний день? Это несправедливо! Почему я? Поче…

Паника исчезла так же внезапно, как и появилась. Я осознал, что чувствую себя немного по-другому, чем до видения. И я помнил, что только что видел видение. А значит, это не может быть петлей времени! К тому же видение не повторялось точь-в-точь. И это давало надежду. Мне хотелось верить, что это сон, страшный сон, в котором мой разум пытался найти защиту от грозящего ему безумием чужого пространства.

Я не помнил, сколько раз мое сознание ныряло в исцеляющие объятья воспоминаний. Я не знал, сколько в реальном мире прошло времени с того мгновенья, как я сделал решающий шаг. Сейчас для меня это не имело значения. Я шел к призме.

Призма вечности. Теперь я понимал, почему она так называется. То, что она творила с пространством и временем по-другому никак не назовешь. Странно. В одно мгновение мне показалось, что я приблизился к призме, а в следующее — наоборот. Я не мог повернуться назад и посмотреть, так ли это. Ну и пусть! Это не важно, я все равно дойду! Хотя, дойду ли я — тоже не важно. Важно то, что я иду. Важно то, что я двигаюсь, а не сижу на месте. Пока это так — я живу. Покой есть только у смерти, у жизни его нет. Жизнь — это движение, которое начинается с нашим рождением и заканчивается с нашей смертью. И счастлив тот, кто понимает это…

Я сделал шаг.